Зарождение католической церкви в Древнем Риме
Благодаря своему столичному положению, большему числу членов и богатству римская община приобрела господствующее положение среди всех остальных христианских общин. Благодаря пожертвованиям, дарениям, церковным сборам (воскресный сбор) и землям, получаемым по завещанию умерших членов, римская община была богаче других, ссужала им деньги и располагала большим числом служителей. Все это в совокупности выдвинуло римскую общину на передний план среди других общин, а римского епископа сделало первым епископом и главой всего христианского мира. Этим было положено начало христианской церкви (ecclesia Christiana) как объединению всех христианских общин под главенством Рима.
В подтверждение законности своих притязаний римские епископы ссылались на авторитет апостолов Петра и Павла, якобы основавших римскую общину. Впоследствии притязания римских епископов были подтверждены императорскими конституциями. «Мы желаем, - гласила одна из таких конституций, - чтобы все народы, которыми управляет наша кротость, пребывали в вере, переданной римлянам божественными апостолами Петром и Павлом и которой следует епископ Дамасский». Все другие христианские общины, или церкви в узком смысле слова, должны беспрекословно признавать авторитет и подчиняться предписаниям римской церкви, якобы продолжавшей традиции апостолов.
Одной из основных причин, способствовавших объединению христианских общин в единую христианскую церковь, являлась ожесточенная борьба между отдельными христианскими группами, в особенности борьба церкви с сектами гностиков. Гностицизм возник на почве аллегорического толкования книг Ветхого завета (Библии) и воспринял влияние восточных религий. Гностики (просвещенные) полагали, что истинный смысл библии доступен только немногим избранным, осененным особой, сверхъестественной благодатью (гносис). «Много званных, но мало избранных» - таков девиз гностицизма.
Познание глубин мира и тайн природы, доступное немногим избранным, достигается путем сильного возбуждения (экстаза), особых обрядов и действий (мистерий). В мистериях человек, очищаясь от грехов, как бы сбрасывает свою человеческую природу и воссоединяется с богом. В этом, по учению гностиков, заключается смысл христианской евхаристии (таинства причащения), когда человек ест тело и пьет кровь Христа.
С учением гностических сект знакомят нас апокрифические, т. е. не признанные церковью, евангелия, из которых сохранилось довольно много отрывков2.
При многих различиях все гностические секты сходились в одном, а именно в признании необходимости для «просвещенных» освобождения духа от материи, телесной оболочки человека, проникновения в тайный смысл священных книг и удаления от мира, что с логической неизбежностью вело к отрицанию земных учреждений, радостей и даже самого смысла жизни.
Наиболее радикальные проповедники гностицизма доходили до крайних положений, требуя полного изменения всех установленных понятий и радикальной переоценки всех ценностей. «Если вы не делаете правое левым и левое правым, - говорится, например, в одном из апокрифических евангелий (Египетское евангелие), - верхнее нижним и нижнее верхним, переднее задним и заднее передним, то вы не можете постичь царствия божия...» «Двойственное должно сделаться единым, наружное слиться с внутренним, мужское с женским, не должно быть мужчины и женщины».
В социальных воззрениях гностиков крайний индивидуализм переплетался с крайним коллективизмом. Отрицая всякую организацию и какую бы то ни было догму, гностики проповедывали платоновский коммунизм, в частности общность имущества и общность жен (секта Карпократа). Некоторые секты гностиков проповедовали полный социальный индиферентизм, бедность и аскетизм. Из гностических вождей наибольшим влиянием пользовались Карпократ, Маркион, Басилид и Валентин.
Гностицизм возник в период расслоения и изменения социального состава христианских общин и, следовательно, имел под собой глубокие социальные корни. Ко времени появления гностицизма, т.е. к концу II в., социальный состав христианских общин заметно аристократизировался и плутократизировался, что нашло отражение также и в христианской идеологии того времени, в особенности в оценке богатства и бедности. В принципе все еще порицая богатство, церковные писатели вместе с тем начинают отмечать также и отрицательные стороны бедности. «Человек, находящийся в стесненном материальном положении, - говорится, например, в сочинении «Пастырь» Ермы (середина II в.), - терпит муки, пытки и мучает себя, как закованный в цепи, и многие, очутившись в подобном положении, истерзанные нуждой, налагают на себя руки».
Еще далее в этом направлении идет Ориген, писатель III в., заявляющий, что бедность является результатом слабости человеческой природы и лености. «Никто, - говорит он, - не станет без разбора хвалить нищих, из которых большинство по своей жизни люди негоднейшие».
Против омерщвления и бюрократизации христианских общин поднялась сильная реакция среди «братьев и сестер», идеологами которой были гностики. Гностические учения находили больше всего сочувствующих в низших слоях населения и части интеллигенции, не удовлетворявшейся существующими порядками и искавшей выхода в гностическом анархизме.
Учение гностиков об отрицании богатства и проповедь коммунизма встречали резкий отпор со стороны правоверных (ортодоксов), оправдывавших социальное неравенство и стоявших за крепкую организацию христианских общин в виде церкви и за епископскую власть. Отчетливее всего аргументация за необходимость церковной организации представлена в сочинении карфагенского епископа Киприана, одного из наиболее сильных церковных писателей ортодоксального направления. Можно сказать, что, собственно, Киприан и был настоящим создателем теории церковной власти и епископского авторитета.
«В самом деле, - писал Киприан, - мы ведь знаем, что существует единый бог, единый владыка Христос, которого мы исповедуем, единый святой дух, - следовательно, должен быть и единый епископ...» «Без посредничества церкви нет спасения». «Счастливый век» Антонинов и Северов был временем напряженной деятельности христианской публицистики, направленной на защиту новой веры против нападок язычников, на полемику с сектантами, систематизацию и формулировку основных положений христианской догматики и на выработку принципов церковной организации. По вопросам необходимости церкви и обоснования епископского авторитета возгорелась ожесточенная литературная борьба между ортодоксами и их противниками.
В результате долгой и упорной борьбы не на жизнь, а на смерть победа оказалась на стороне ортодоксов, опиравшихся на более жизнеспособные социальные элементы. Борьба с сектантами, в особенности с гностиками, способствовала оформлению христианской догмы, утверждению новозаветного канона богословских положений о церковных книгах в качестве твердой основы церкви и укреплению культа. В этот период, собственно, и сложилась вся христианская идеология, создался миф о Христе и были составлены или отредактированы основные книги христианского вероучения: четыре (синоптические) евангелия, Деяния и Послания апостолов, а также Апокалипсис. Главным центром литературно-проповеднической деятельности «отцов церкви» старшего поколения была египетская Александрия - центр античной учености и просвещения, и большая часть христианской литературы этого периода написана на греческом языке1.
Из христианских писателей эпохи Антонинов и Северов наибольшей известностью пользовались Ми- нуций Феликс, автор «Октавия», живший при Марке Аврелии, Тертуллиан, Климент, Ориген и др. По своему характеру сочинения «отцов церкви» (апологетов) являются полемическими сочинениями, наполненными угрозами по отношению к своим противникам и всему языческому миру. Апокалиптическая форма письма более всего выражена в произведениях Тертуллиана, аскета и визиониста, стоявшего на грани между ортодоксией и сектантством. «В мире,- писал Тертуллиан в «Послании к мученикам», - царит одно сплошное зло. Богатство, слава, почет, положение - все это пустая суета. Мир носит тягчайшие цепи, изнуряющие душу. Мир преисполнен вредных испарений, это соблазн распутства и сладострастия». Аналогичные мотивы отрицания мира имеются также и у других писателей, старших и младших современников Тертуллиана. Так, в «Послании апостола Иоанна» говорится, что в мире царит «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская». Из этого делается общий вывод: «Не любите мира, ни того, что в миру, ибо кто любит мир, в том нет любви к богу».
Отрицая «языческий мир» вообще, христианские публицисты вместе с тем принимали социально-политический строй Римской империи в его основной социальной сущности. «Каждый пусть остается в том звании, в котором он в настоящее время находится, - говорится в «Послании Павла к Коринфской общине», - кто принял христианство рабом, тот пусть им и остается». Уже самим отрицанием земных ценностей и перенесением идеала с земли на небо христианство сглаживало классовые противоречия, освящая и укрепляя тем самым существующие порядки. «Социальные принципы христианства оправдывали античное рабство, превозносили средневековое крепостничество...».
В своих сочинениях и проповедях церковные идеологи противопоставляли испорченному языческому миру разрисованный апокалиптическими красками «Новый Иерусалим», на практике же церковь копировала привычные формы языческой Империи. Да иначе и не могло быть, поскольку христианство являлось идеологической надстройкой - религией, а христианские общины потребительными коммунами, удерживавшими старые производственные основы. Производственные основы языческой Империи - рабство и колонат - не отрицались ни церковью, ни христианской религией. Одинаковостью производственной основы объясняется и дальнейшая эволюция католической церкви в направлении централизованной бюрократической организации, закономерно враставшей в «царство сатаны», т. е. в языческую Империю.
Столь различные по своей идеологии организации - Империя и церковь - по существу преследовали одни и те же цели: организацию и эксплуатацию рабов, колонов и подобных им разрядов непосредственных производителей, в интересах светской и церковной аристократии и обслуживающего их бюрократического аппарата. Апокалиптическая же критика мира облегчила работу церкви и гарантировала ей успех в борьбе с Империей, поскольку Церковь в форме «небесного царства» имела социальный идеал и целеустремленность, чего не имела языческая империя. Самым же важным было то, что церковная организация, возникшая в период кризиса рабовладельческой системы и начинавшейся феодализации Римской империи, гораздо лучше и легче приспособилась к зарождавшимся феодальным порядкам и усваивала феодальную идеологию. В этом и заключается секрет победы церкви над государством, в значительно большей степени связанным с рабовладельческим строем и классической культурой и классической греко-римской религией.
Параллельно с утверждением церкви усложнялась также и внешняя обрядовая сторона христианской религии. В отношении ритуала христианство было не менее синкретично, чем в отношении догматики. Все, что можно было взять из богатого арсенала старых языческих религий, христиане брали полной рукой, рассматривая заимствованное как «богооткровенное наследие». Вера в загробную жизнь, воскресение мертвых, посредничество богочеловека (Христа), чудеса и им подобные элементы старых религий перешли также и в христианскую религию.
Христианский культ состоял из ряда символических действий, слов, проповедей, пения и молитв. Центральную часть христианского ритуала составляло «таинство» причащения, состоявшее из вкушения хлеба и вина, символизировавшее мистическое соединение человека с богом. Другим «таинством» было крещение, состоявшее в купании в чистой воде, очищавшей принимаемого в христианскую общину нового члена от первородного греха. Горящие свечи в руках молящихся символизировали рождение, смерть и воскресение. Большая часть символов и обрядов, принятых христианской церковью, связанных с верой в добрых и злых духов, являлась пережит
ком далекой старины и была заимствована из грековосточных религий. Христианство, как и все религии того времени, не исключая и иудейства1, глубоко синкретично. В нем сплелись элементы трех стран тогдашнего мира: Иудеи, Эллады и Рима. Своей догматикой христианская церковь обращена в сторону Иудеи, философией - в сторону Эллады, а практической стороной - в сторону Рима.
Все вышеописанные качества делали христианскую религию универсальной, космополитической религией, по духу близкой Римской империи, впитавшей в себя все жизнеспособные элементы других религий. Благодаря всему этому христианство могло стать государственной религией Римской империи и постепенно срастись с ней.
Чем больше плутократизировапся социальный состав христианских общин и чем больше выветривалась революционная фразеология, тем настойчивее выступало стремление объединения церкви и государства. Однородные по своему социальному составу и организации церковь и государство шли навстречу друг другу.
Уже в сочинениях церковных апологетов II в. проскальзывает идея о возможности совместного существования церкви и Империи. Так, например, Юстин Мученик, церковный писатель первой половины II в., готов признать цезарское государство при условии признания государством христианской церкви и наказания всех, кто клевещет на христианскую религию и церковь.
Еще далее по пути сближения с государством идет епископ города Сард Мелитон, живший при Марке Аврелии (конец II в.). В своем трактате об истине, сохранившемся на сирийском языке и посвященном Марку Аврелию, Мелитон перечисляет выгоды, которые принесет государству сближение с церковью.
«Наша вера, - пишет Мелитон, -возникшая среди чуждой народности, начала расцветать в провинциях твоего государства при твоем великом предшествен-
нике Августе и принесла государству великие блага. Лучшим доказательством того, что вера наша процветала на благо монархии, служит тот факт, что со времени правления Августа ни одно несчастье не постигло нашу державу, напротив, все умножало ее славу и великолепие. Только Нерон и Домициан, совращенные злонамеренными людьми, устремились очернить нашу веру. От них и пошла ложь на христиан».
Государство со своей стороны шло на сближение с церковью. По мере того как Римская империя превращалась в мировую державу и республиканский строй уступал место централизованной монархии, римский император силой вещей превращался в абсолютного монарха, сверхчеловека - Августа. В провинциях император почитался наравне с богами. В одной малоазиатской надписи, относящейся ко времени Августа, император называется «спасителем», «миротворцем», «богом» и т. п. «Этот день (день рождения Августа), - говорится в надписи, - преобразил весь мир. В дне рождения императора-начало всей жизни, всех жизненных благ. Он ниспослан как спаситель нам и будущим поколениям. Великой гражданской смуте наступает конец, все получит великолепное устройство».
После этого уже нетрудно было приравнять императора к идеальному основоположнику христианства - Христу, а самого Христа облечь в императорскую мантию и наделить императорскими атрибутами. Впоследствии сферы влияний были поделены: за императором оставлена власть на земле, а за Христом - на небе.
Отношение императоров из династии Антонинов1 к религии и в частности к христианству в общем отличалось терпимостью, как это видно из переписки Траяна с Плинием по вопросам, касающимся христиан. Кто будет обвинен в «извращенном суеверии» и не раскается, подлежит наказанию, специальных же мер, направленных против христиан, вводить не следует - такова точка зрения императора. Антонин Пий допускал культ Христа наравне с другими культами, существовавшими в Римской империи.
Таким путем исподволь, в силу внутренней логики, подготовлялось сближение церкви и государства - двух равновеликих организаций рабовладельческого Рима. Обе они были организациями состоятельных классов, исключавшими одна другую в одних вопросах и дополнявшими в других.