Юридические факты. Сделки односторонние и двусторонние

У сторон гражданского оборота в силу тех или иных об­стоятельств может изменяться их правовое и имуществен­ное положение. Такие изменения называются юридическими фактами. Эти изменения могут происходить по воле субъек­та, тогда они называются актами, и помимо нее — это есть со­бытия. Очевидно, что в данном конкретном случае некоторые из фактов, необходимых для наступления известных юриди­ческих последствий, могут уже существовать, другие же мо­гут еще отсутствовать. При таких условиях вопрос о том, воз­никнет ли или изменится и т.д. данное право, до поры до вре­мени остается открытым.

Существует неопределенное состояние, так называемое состояние неизвестности права, negotium или dominium pendet, in pendenti, in suspenso est. Это состояние само по себе уже мо­жет породить известные юридические последствия. В част­ности, когда специфические последствия, связанные с воз­никновением нового права, затрагивают интересы не одного лица, а двух или нескольких лиц, то возникает вопрос, с какого момента начинается влияние, оказываемое изменившимися обстоятельствами, на взаимные отношения этих лиц. По обще­му правилу — о момента окончательного возникновения дан­ного права, т.е. с момента, когда наступили все требующиеся для этого факты. Но в некоторых случаях дело рассматривает­ся так, как будто право возникло не с момента окончательного совпадения всех необходимых для возникновения его фактов, а раньше, когда имелись налицо лишь некоторые из этих фак­тов. В таком случае говорят о ретротракции права.

Юридические акты могут не затрагивать напрямую воли и сознания третьих лиц. Если же они направлены на общение, предполагают ответные действия (reactio), эти акты называ­ются юридическими сделками. Юридическими сделками не ограничивается круг дозволенных юридических актов. В част­ности, от сделок надо отличать: 1) такие реальные распорядательные акты, в которых проявляется только воздействие лица на предметы внешнего мира (как, например, occupatio rei nullius, derelictio); 2) такие волеизъявления, которые слу­жат проявлением существующего уже отношения, входят в его содержание (как, например, извещения, напоминания и т.п.).

В римском праве известен был термин, которым обозна­чали любые, в первую очередь дозволенные и возмездные, дей­ствия (соглашения, сделки), а позже и процессуальные сред­ства, — negotium (пес otium — неотдых). Римские юристы раз­личали юридические действия между живыми (inter vivos) и на случай смерти (mortis causa); односторонние (unilaterales) и двусторонние (bilaterales); формальные и неформальные; абстрактные и каузальные; возмездные и безвозмездные (negotia onerosa; negotia lucrative) в зависимости от того, свя­зана ли сделка с известными невыгодами для лица или она приносит только одни выгоды; совершенные (negotia perfecta) и несовершенные, т.е. еще не приведшие к исполнению (negotia imperfecta); фиктивные (pro forma, т.е. без намерения создать их нормальные последствия contractus imaginarius). Строго од­носторонние соглашения назывались negotia stricti juris (con­tractus unilaterales); negotia bonae fidei содержали также не­которое обязательство для управомоченного (contractus bila­terales inaequales).

Формальными считаются те сделки, для действительно­сти которых требуется соблюдение определенной формы; не­формальными — такие, при которых форма безразлична, лишь бы вообще можно было распознать волю лица. В древ­нем римском праве преобладали формальные сделки. Важ­нейшими из них были mancipatio и jure cessio. По мере разви­тия гражданского оборота наряду с этими и другими формаль­ными сделками стали появляться сделки и неформальные, для действительности которых уже не требовалось соблюдения раз и навсегда установленного определенного ритуала, вся­кое уклонение от которого приводило бы к недействительно­сти сделки, а требовалось только, чтобы воля была облечена в какую бы то ни было внешнюю форму и тем стала распозна­ваема для третьих лиц. Не имела значения форма: выража­лась ли воля на словах, или в письменном виде, или в действи­ях иного рода. Однако еще в юстиниановском праве форме придавали, в принципе, весьма важное значение как при сдел­ках на случай смерти (mortis causa), так и при сделках между живыми (inter vivos).

Что касается, в частности, неформальных сделок, то при них воля может быть выражена по усмотрению сторон на сло­вах, или в письме, или при помощи других каких-нибудь зна­ков (например, посредством кивания головы), или, наконец, в действиях. В частности, различают прямое и косвенное вы­ражение воли. Косвенное выражение воли есть такое, кото­рое выводится из общего поведения лица или из таких дей­ствий его, которые обыкновенно служат показателем совер­шенно определенного направления воли. Такие действия называются facta concludentia, конклюдентными действиями. В частности, еще при Юстиниане сохранялось общее прави­ло, что nuda pactio non parit obligationem, и исключения из этого правила были не особенно многочисленны. В зависимо­сти от последствий, которые предусматривала та или иная подсистема римского права, различали negotia juris civilis, ne­gotia juris honorarii и negotia juris gentium. Negotia nova были договорами, которые защищались не цивильными, а претор-скими исками. В виде исключения одна из сторон могла полу­чить правомочия, хотя сама не обязывалась (negotia claudica-ntia), к примеру, в двусторонних договорах, заключаемых ра­бом или несовершеннолетним без согласия опекуна.

В зависимости от субъекта волеизъявления различались сделки односторонние и многосторонние. Для совершения пер­вых необходимо было согласие только одной стороны (дого­вор займа, завещание). Второй тип сделок предполагает уча­стие как двух сторон (купли-продажи), так и нескольких (до­говор товарищества). «Res inter alios acta, aliis neque nocere, neque prodesse potest» («Сделки между лицами не могут ни идти на пользу, ни вредить третьим лицам»).

Для заключения действительного юридического акта надо было соблюсти 4 необходимых условия (essentialia negotii):

1) действующие лица должны быть способны к юридиче­ским действиям (capaces negotii), и ограниченно дееспособны­ми выступали mulieres, impuberes, minores, prodigi, furiosi, dementes, caeci, muti, surdi; примечательно, что возраст дого­варивающихся не должен был определяться так же, как и для брака («in sponsalibus contrahendis aetas contrahentium definita non est ut in matrimoniis»);

2) содержание их воли должно признаваться правом, а также быть возможным de jure atque de facto (non in fraudem legis nee contra bonos mores); то, что было ничтожно с самого начала, не может быть сделано имеющим силу после сделан­ного («quae ab initio non valet, ex post facto convalescere non potest»; обещавший недозволенное не обязывался: «promit-tens illicitum non obligatur»);

3) проявление воли действующих лиц формально (de forma) или неформально (verbis aut tacite): «Non refert an quis assensum suum praefert verbis, an rebus ipsis et factis» («He имеет значения, выражается ли согласие словами или дей­ствиями или поступками»); animus как воля, намерение про­являлись уже в древнем праве (при краже animus furandi). В классический период animus обозначал волю, направленную на определенную цель, которая выявляется из общего пове­дения действующего. Выясняется воля путем толкования. В постклассическом и юстиниановом праве animus становит­ся самостоятельным элементом, чье значение всячески под­черкивается. Dissensus как недоразумение, взаимное и неза­меченное несовпадение воли (побуждений), которое было обусловлено ошибкой одной или обеих договаривающихся сторон, делало договор недействительным, если оно было про­стительным: хотя высказывания сторон совпадали, их согла­сие было кажущимся, и они совершили договор только пото­му, что придали иной смысл высказыванию другой стороны; воля, проявившаяся в действии, считается молча выражен­ной («voluntas ex facto collecta praesumitur tacita»).

Римские юристы допустили молчаливое выражение воли. Ульпиану и Павлу принадлежали существенные решения по этому предмету. Если опекун, принимая опеку, называет од­ного из присутствующих как поручителя, а этот последний молчит при внесении его имени в судебный протокол, то тем самым он выражает согласие на свое назначение. Если после развода дочери с ее мужем ее отец предъявляет к этому по­следнему иск о приданом и она, зная о том, молчит, то это при­знается за ее согласие на иск. Если отец знает, что его сын или раб на счет своего пекулия заводит торговое дело, и молчит, то он признается согласившимся на это и ответственным по actio tributoria. Хозяин имения, который молчит, или нанима­тель, который не съезжает по истечении срока договора, при­знается согласившимся на возобновление договора. Если кто-либо ручается за должника и должник, зная о том, молчит, то он признается согласившимся на принятие поручительства. Если отец знает, что его сын занимает, и молчит, то это озна­чает согласие отца на заем. Если наследник, который обязан передать наследство по фидеикомиссу, знает, что фидеико-миссарий завладел наследством, и молчит, то в этом заключа­ется передача наследства. Какое значение имеет молчание лица, которому сделаны какие-нибудь предложения другим лицом? Павел формулировал общее правило: если кто мол­чит, то это не значит еще, что он соглашается; однако верно и то, что он не отрицает. Общее-правило таково, что молчание не есть знак согласия. «Qui tacet, non utique fatetur, sed tamen verum est, eum non negare» (D. L. 17.1.142 de R. J). Из этого общего правила допускается, однако, исключение, и молча­ние лица принимается за изъявление им согласия на предло­женную ему комбинацию, если по обстоятельствам дела от него можно было требовать открытого отказа. Так, например, если одно лицо в присутствии другого заявляет, что после­дний принимает на себя поручительство по долгу первого, а лицо, на которое таким образом было указано в качестве по­ручителя, молчит и позволяет составить акт о принятии им на себя поручительства, то оно отвечает как поручитель; 4) высказывание каждого действующего лица должно со­ответствовать его воле: «Velle nomcreditur, qui obsequitur im-perio patris vel domini» («Тот не считается давшим согласие, кто повинуется приказу своего отца или хозяина»). Когда не ясен был смысл отдельно взятых слов, то намерение сторон в договоре часто может быть установлено путем обращения к рядом находящимся словам: «Copulatio verborum indicat quod accipiantur in eodem sensu». Цицерон отмечал: «Ведь когда дело идет о честном слове, всегда надо думать о своем намерении, а не о своих словах» (De offic. I. 13.40). Римские юристы уделяли огромное внимание воле и ее выражению (manifestatio voluntatis), для определения ее они создали свое­образные тесты. Малейшая ошибка в соблюдении формы, ошибка в слове, жесте, числе свидетелей, их поведении и т.п. делали акт недействительным всецело. С другой стороны, если акт совершен по форме, установленной для него, то он непре­менно ведет к предустановленным последствиям; никакие ого­ворки или отговорки не принимались во внимание. Что сказа­но, то сделано (dictum factum), и это считается, безусловно, выражением воли действовавшего. Квиритское право вовсе не знает отмены актов, заключенных вследствие заблуждения, обмана, даже насилия или устрашения. Это прямой резуль­тат той чувственности мысли, при которой в представлении юриста сливались и форма, и существо акта. Торжественная форма составляет существенный элемент акта. Согласие бы­ло «одновременным объединением воли нескольких людей в одном предприятии» («Consensus voluntas multorum ad quos res pertinet, simul juncta»).

В консенсуальных контрактах достаточно было нефор­мально выраженного согласия (nudus consensus) для заклю­чения договора, имеющего законную силу. Такие договоры (в посткласический период — все долговые договоры) вместе со всеми привходящими обязательствами могли быть отме­нены неформальным взаимным соглашением. Если стороны по недоразумению незаметно выразили несовпадающую волю (dissensus), что было обусловлено ошибкой одной или обеих договаривавшихся сторон (договор они хотели заключить, придавая высказыванию друг друга иной смысл), то это могло стать основанием для недействительности данного договора: «Nudi consensus obligatio contrario consensus dissolvitur», «Cum in corpore dissentitur, apparet nullam esse acceptionem» («Ког­да есть разногласие по существу, представляется, что акцеп­та нет»).

Error (ошибка) являлась заблуждением, неверным пред­ставлением о юридически существенном обстоятельстве, про­тиворечием между представлением и реальностью, несовпа­дением воли и ее изъявления, когда действующее лицо вы­сказало не то, что хотело, или не высказало то, чего хотело. Неведение (ignorantia) есть отсутствие представления о чем-нибудь. Практическое значение обоих этих моментов было одинаковым; вот почему римские юристы и не делали строго­го различия между ними. Они не создали общей теории ошиб­ки, но рассматривали каждую категорию случаев в отдельно­сти. Они либо вообще не учитывали ошибку, либо считали сделку оспоримой или недействительной. Ошибка в отличие от недоразумения (dissensus) касалась непосредственного во­леизъявления действующего лица.

Ошибка относилась к обстоятельству фактическому (er­ror facti) или юридическому (error juris ignorantia). При усло­вии, что фактическая ошибка была извинительной (error probabilis), наибольшее влияние на обязательную силу сдел­ки оказывала ошибка в существенных реквизитах сделки (error essentialis), к чему относились следующие обстоятель­ства: ошибка в юридическом характере данной сделки (error in negotio), в идентичности лица (error in persona) либо пред­мета (error in corpore), в свойствах лица или вещи (error in qualitate); особенно важна была ошибка в материале вещи (error in materia sive substantia), в поле раба (error in sexu), в девственности рабыни (error in virginitate). Для того чтобы заблуждение принесло обозначенные положительные или отрицательные выгоды заблуждающемуся лицу, оно по об­щему правилу должно быть извинительными (error probabilis).

Спрашивается, при каких условиях заблуждение может счи­таться извинительным? Римские] юристы проводили в этом отношении строгое различие между error juris и error facti. Error juris называется заблуждение, касающееся правовых норм, error facti — заблуждение, касающееся каких-нибудь фактических обстоятельств. Error juris считался неизвини­тельным, error facti — извинительным. Paulus: «Regula est juris quidem ignorantiam cuique nocere, facti vero ignorantiam non nocere» (D. XXII. 6.1.9 pr. de juris et facti ignorantia). Это моти­вировалось тем, что нормы права могут и должны быть уста­новлены раз и навсегда, а потому и знания их можно требо­вать от всякого, тогда как фактические обстоятельства по­стоянно изменяются, а потому нельзя и требовать всегда полного знакомства с ними. Поэтому ошибка в фактической обстановке не должна приниматься во внимание и не дает оши­бавшемуся никакого права требовать отмены сделки. Таково именно было общее правило. Если договорившийся заблуж­дался относительно свойств своего контрагента или своих от­ношений к нему, также относительно свойств или достоинства предмета (error in substantia) и своих отношений к предмету (например, продавал чужую вещь за свою), то такие ошибки не влияли на силу договора.

На деле, однако, этот принцип был модифицирован юри­стами в двояком отношении. Во-первых, было признано, что не всякое фактическое заблуждение должно быть признано извинительным, но только такое, которое не исходит из край­ней небрежности, из крайнего нерадения лица. От каждого гражданина он ожидает такого знания и такого внимания к своему делу, которое свойственно рачительному домохо­зяину (diligens et studiosus pater familias). He прощается ошибка легкомысленная (crassa, summa neglegentia), равно не требуется чрезмерная пытливость или осмотрительность. Но каждый при данных обстоятельствах должен знать и предвидеть, что знает и предвидит рачительный хозяин. Поэтому тот, кто ссылается на свою ошибку, должен дока­зать, что при данных обстоятельствах она была неизбежна даже при существовании необходимой рачительности. До­статочно сделать эту неизбежность только вероятной. Ошиб­ка принадлежит к числу тех событий, которые могут быть предметом строгого и точного доказательства лишь в исклю­чительных случаях. Исключение было допущено только для тех случаев, где заблуждение было вызвано обманным обра­зом действия противной стороны; в таком случае считалось извинительным всякое заблуждение, хотя бы обманутый только благодаря крайней небрежности, крайнему легкове­рию своему попал впросак.

Во-вторых, и error juris был признан извинительным при известных условиях. Так, error juris прощался иногда жен­щинам, несовершеннолетним, солдатам. Во всех заключаемых соглашениях ошибка лишала силы любое совершаемое юри­дическое действие («In omnibus negotiis contrahendis... si error aliquis intervenit... nihil valet, quod acti sit»). Error in qualitate касалась количества или размера, error in calculi — расчета, error nominis — названия или имени, error f alsae causae — npa-вооснования: «Plurimum interest, utrum quis de alterius causa et facto non sciret an de jure suo ignorat» (Pomponius). Помпо-ний считал, что нет обиды изъявившему согласие: «Volenti non fit injuria».

Прикрытая оговорка (reservatio mentalis), высказанная после формально безупречного юридического действия, была нацелена на исключение-последствий первоначально­го высказывания. Она никак не влияла на его обязательную силу и лишь в каноническом праве могла повлиять на обяза­тельную силу брака. Поскольку заблуждение вообще имеет юридическое значение, оно по общему правилу выгодно для заблуждающегося. В тех случаях, где оно играет роль поло­жительного фактора, оно доставляет ему известную поло­жительную выгоду, давая заинтересованному лицу возмож­ность приобрести что-либо или сложить с себя ответствен­ность за что-либо (например, если по ошибке было уплачено недолжное, то эта ошибка, это заблуждение дает лицу право требовать возврата недолжно уплаченного; если по ошибке было обещано уплатить недолжное, то эта ошибка дает воз­можность уклониться от уплаты недолжно обещанного). С другой стороны, там, где заблуждение играет роль отри­цательного фактора, оно доставляет заинтересованному лицу известную отрицательную выгоду, предохраняя его от известных невыгодных последствий (например, незнание о скрытых недостатках проданной вещи освобождает про­давца от ответственности за весь проистекший отсюда для покупщика убыток). Для того чтобы заблуждение доставило означенные положительные или отрицательные выгоды за­блуждающемуся лицу, оно по общему правилу должно быть извинительным (error probabilis).

Только извинительное заблуждение может доставить за­интересованному лицу известные положительные или отри­цательные выгоды. Извинительным может быть не только фактическое, но и юридическое заблуждение. Фактическое заблуждение по общему правилу считается извинительным тогда, когда оно не является результатом крайней небрежно­сти со стороны заблуждающегося. Юридическое заблужде­ние'неизвинительно, если человек по своему развитию при желании мог вполне ознакомиться с касающимися его нормами права или мог обратиться за советом к сведущим людям. Оно извинительно, если в нем повинен человек неразвитый, в осо­бенности несовершеннолетний, солдат, а также (propter sexus infirmitatem) и женщины. Несовершеннолетней женщине из­виняется, если она, оставшись вдовой, не озаботится своевре­менно об опекуне для малолетнего ребенка, и каждой женщи­не прощается упущение по неведению формальностей, кото­рые установлены на случай ее беременности, обнаруженной после развода. Женщины ставились первоначально на одну позицию с несовершеннолетними, но в 469 г. император Лев предписал извинять женщинам незнание права только тогда, когда это будет прямо предписано законом.

При Юстиниане для женщин существовала та же льгота относительно поручителей в процессе, что и для несовершен­нолетних. Иск, предъявленный женщиной (а также несовершеннолетним), не терял своей силы, если одновременно с ним не были представлены письменные доказательства, как это требовалось по закону. Лица из простонародья могли безна­казанно впадать в error juris относительно времени представ­ления письменных документов и относительно сроков при bonorum possessio. Точно так же знание этих сроков, равно как сроков, установленных для составления инвентаря наслед­ственного имущества, было необязательно для военных. Во­енному дозволялось также до самого момента исполнения ре­шения представлять в свое оправдание доводы, которые он упустил представить в свое время (императорский указ 212 г.). Во всех этих случаях недействительное объявляется дей­ствительным.

Error juris (juris ignorantia) составлял простейший вид ошибки в юридической обстановке сделки. Сюда относилось незнание юридических последствий сделки, а также расхо­дящееся с законом ее наименование или составление. Вот те примеры, которые обыкновенно приводятся в виде иллюст­раций заблуждения, свидетельствующего об отсутствии со­ответствия между волей и ее внешним проявлением. Но это именно только примеры, ибо подобное значение может при­обрести и заблуждение относительно других пунктов сделки, как то: error in jure, error in tempore, error in loco, error in conditione и т.д. Сделки, заключенные ради шутки, с учебной целью и т. п., недействительны, раз они были совершены при таких обстоятельствах, которые для всякого здравомысля­щего человека исключали возможность предположить, что сделка совершена серьезно. Симулированные сделки, раз си­муляция была ясна для обеих сторон, тоже недействительны. Но если под симулированной сделкой скрывается другая (дис­симулированная), то последняя остается действительной, раз она не носит запрещенного характера и если соблюдены за­конные условия сделок ее типа. Но, конечно, такие случаи встречаются редко. Чаще всего прибегают к заключению дис­симулированных сделок именно с тем, чтобы скрыть запре­щенную сделку под видом другой, дозволенной. Так, например, у римлян были запрещены дарения между супругами; чтобы обойти это запрещение, нередко супруги заключали между собою фиктивную куплю-продажу, под которой скры­валось дарение. Такие сделки, конечно, тоже недействитель­ны. «Si uxor a marito sua praedia: emerit, eaque emtio donationis causa facta dicatur, nullius esse momenti. Imperator noster cum patre suo rescripsit». Ср.: 1.7 D. de don. inter virum et uxorem 24.1 (Ulpianus).

Сделки, совершенные sub reservatione mentali, как уже было сказано, всегда действительны. Сделки, совершенные без участия воли, в силу физического принуждения, конечно, всег­да недействительны. Все учение о несоответствии между во­лей и внешним ее выражением вообще и учение об условиях так называемого существенного заблуждения, в частности, было создано римскими юристами лишь в самых общих чер­тах и подверглось серьезной разработке лишь в наше время. При толковании соглашений, провозгласил Папиниан, следу­ет обращать внимание более на волю договорившихся, неже­ли на их слова. Иногда стороны не сознают, что они имеют в ви­ду совершенно разные вещи. Это случай так называемого не­доразумения. Недоразумение, раз оно касается существенного пункта сделки, имеет такое же юридическое значение, как и всякое другое существенное заблуждение. Другими слова­ми, оно точно так же при известных условиях может приве­сти к недействительности сделки ввиду отсутствия соответ­ствия между волей и внешним ее выражением.

В заключение приведем несколько примеров. Недоразу­мение касательно природы сделки: один воображает, что по­лучает деньги взаймы, а контрагент хочет подарить их. Отно­сительно полнее практика III в. н. э. разработала вопрос о си­мулированных сделках (simulatio). Так называется сокрытие одной сделки под формой другой, например дарение или за­логовый договор скрывается под куплей, купля на 20 000 — под куплей в 10 000 и т.п. Обе стороны желают скрытой сделки, но совершают явно другую. Это может происходить под влия­нием различных мотивов. Стороны могут желать почему-либо скрыть настоящую сделку от внимания третьих лиц, или же симуляция направлена к тому, чтобы обойти запрещения за­кона. Как скоро симуляция обнаруживалась перед судом, этот последний должен был признать в совершившемся не явную сделку, но скрытую.

К симулированным сделкам стояли близко такие мни­мые сделки, которые предпринимались сторонами с целью провести третье лицо. Недоразумение касательно объекта сделки: я думаю, что покупаю fundum Cornelianum, а прода­вец воображает, что речь идет о fundus Sempronianus. По мнению Ульпиана и других юристов, если по какому-либо случаю между договаривающимися сторонами произойдет недоразумение относительно предмета их сделки, так что одна сторона имеет в виду один предмет, другая же полага­ет, что дело идет о другом предмете (error in corpore), то сдел­ка признается ничтожной. Недоразумение касательно лич­ности контрагента: я думаю, что заключаю договор с одним лицом, заключаю же его на самом деле с другим, который, в свою очередь, не знает, что я вовсе не с ним намерен всту­пить в договор. В римском праве нет ни одного примера, в ко­тором действительная сделка была бы лишена силы вслед­ствие ошибки в полномочиях. Разумеется, это происходит и от того, что только в относительно редких случаях сделка действительна при ошибке в полномочиях. Пример приво­дит Павел: если кто-нибудь получает вещь, принимая пере­дающего за несобственника, то тем не менее он получает пра­во собственности. На случай неразрешимых сомнений были установлены определенные презумпции: так, из двух воз­можных смыслов сделки принимался тот, который устанав­ливал относительно меньшую сумму долга, или тот, кото­рый склонялся в пользу обещавшего (при стипуляции), в пользу покупателя или нанимателя, или тот, например, ко­торый (в случае спора о приданом) больше говорил в пользу установления приданого. Сделка должна остаться действи­тельной также в интересах передающего, который, будучи собственником, естественно, не может предполагать, что другие сомневаются в его полномочиях. Помпоний еще рань­ше высказался, что «кто ошибается, тот не имеет воли».

Ошибка в смысле неумышленности деяния отнимала у преступлений и других неблаговидных действий их уго­ловный характер. Кто присваивает себе чужую вещь, при­нимая ее за свою, тот не наказывается за воровство или за насилие; кто женится на вдове, не зная, что не прошло еще года со смерти ее мужа, тот не подвергается бесчестию; кто даст взаймы чужому сыну, состоящему еще под родитель­ской властью, принимая его за лицо самостоятельное, тот не лишается окончательно права на обратное получение денег (SC Macedonianum), потому что в этих и других подобных им случаях невыгодные последствия акта обусловлены непо­средственно его предумышленностью. Ошибка устраняет предумышленность.

Большое значение для признания сделки действительной имело дополнительное одобрение — ratihabitio. Его следствиями были: 1) получение законной силы (convalescentia) юридического действия; 2) оспоримое юридическое действие неоспоримое (corriprobatio), что приводило к отказу управомоченного от при­тязания на отмену порочного юридического действия; 3) добав­ляется отсутствовавшее ранее согласие управомоченного (dominus negotii). Ratihabitio осуществляется признанием и дей­ствует с обратной силой, но без ущерба для прав третьих лиц, приобретенных за данный промежуток времени.

Сделки совершались торжественно, отличаясь пластич­ностью формы. Дри этом произносились определенные слова (fidem do, fide mea spondeo, per fidem meam и т.п.), происхо­дили определенные телодвижения (рукобитье, dextram dare), призьталось в свидетели божество (клятва, jusiurandum). Такая форма была обязательна в силу обычая или нравов, точно так же, как форма юридических сделок была обязатель­на в силу постановлений права. Однако контроль нравов в этом отношении был подвижнее, нежели контроль права.

Форма манципации и цессии оставалась еще во времена Гая такой же, какой она была в эпоху издания Законов XII таблиц; такая неподвижность не могла быть свойственна сдел­кам, которые, не находясь в ведении суда, контролировались лишь нравами. Со 2-й половины II в. н. э. юристы, напротив, отступают от вышеозначенных требований; они допускают, что при известных обстоятельствах сделка должна почитать­ся совершенной даже тогда, когда выражение воли не было направлено непосредственно на ее содержание. Если кто-ни­будь совершал такой акт, который мог иметь смысл только в предположении, что совершающий вступил в известную сделку, то эта сделка тем самым признавалась заключенной. Юлий Павел совсем отказался от прежнего снисходительно­го воззрения на ошибку. Он отнесся с большим сомнением к взгляду Лабеона и сам сформулировал правило, которое не согласовалось даже с правилом Папиниана. «Regula est, — го­ворит Павел, — juris quidem ignorantiam cuique nocere».

Ошибка в праве никому не извиняется; сделка, которая совершена под влиянием этой ошибки, сохраняет свою силу. Говоря иначе, правило касательно error iuris вытекает из тен­денции самосохранения, присущей правовому порядку. Прак­тика завещаний оказала несомненное влияние на практику договора, и новый взгляд на сделку, который относился к за­вещаниям, отразился до некоторой степени на понимании до­говора. И договор стал оцениваться иногда по качеству скры­той воли каждого из договаривающихся, без отношения к то­му, в какой степени эта воля обнаруживалась перед другими. Сначала это произошло, по-видимому, в таких случаях, где один из договаривающихся впал в ошибку относительно од­ной из существеннейших принадлежностей сделки, как то: личности своего контрагента, цены или предмета сделки.

Одни сделки требовали наличия юридически значимой цели — causa (каузальные), прочие не зависели от них (абст­рактные). Causa в римском праве имеет несколько взаимосвя­занных значений. Во-первых, это субъективный мотив к опре­деленному поведению, к вступлению в правовой процесс; он может быть ложным (falsa causa), что не влияет на его силу; он может соответствовать праву (justa causa) или быть запрещенным (illicita causa) или безнравственным (turpis causa): «Ad turpia nemo obligatur». «Ex mala Causa non oritur actio» («Из незаконной сделки не возникает 'права на иск»). Во-вторых, causa обозначает экономическую цель, причину начала юриди­чески значимых действий (causa contrahendi), а также право­вое основание такого действия, связанного с каким-либо воз­мещением (causa onerosa) или без него (causa lucrative); в от­сутствие или при отпадении такого основания можно было добиваться обратного исполнения (condictio). В связи с этим римские юристы говорили, что сделки могут совершаться либо credendi causa, либо solvendi causa, либо donandi causa. Но эти три категории случаев далеко не исчерпывают всего разнооб­разия встречающихся в жизни комбинаций. Так, например, передавая другому лицу какую-нибудь вещь, можно сделать это для того, чтобы эта вещь служила приданым его невесты — сделка совершена dotis constituendae causa. Или, например, если некто назначен наследником под условием, чтоб он запла­тил определенному лицу известную сумму денег, то, произво­дя эту уплату, он делает то, чтобы исполнить условие, от ко­торого зависит приобретение наследства, сделка совершена conditionis implendae causa. To, что редко случается, без доста­точных оснований не учитывалось при заключении сделки: «Еа quae rare accidunt, non temere in agendis negotiis compu-tantur». Недостижение causa, недостижение того объектив­ного результата, ради которого лицо вступило в сделку и ре­шилось на известные имущественные жертвы, при известных условиях дает ему право оспорить сделку. При этом соответ­ствующее притязание в одних случаях направлено на испол­нение противной стороной возникших против нее встречных требований (при двусторонних договорах), в других случа­ях - на возврат поступившего к противной стороне имущест­ва (например, при выдаче приданого, когда брак впоследствии не состоится), в третьих случаях — альтернативно на исполне­ние или возврат (при так называемых безымянных договорах). И в другом еще отношении causa сделки не всегда имеет одинаковое юридическое значение. Дело в том, что нужно различать две группы сделок: материальные и абстрактные. Ма­териальными называются сделки, которые с точки зрения обя­занного лица содержат в себе указание на свою causa, как, на­пример, договор займа. По отношению к таким сделкам недо­стижение causa сделки препятствует самому возникновению сделки, или, иначе, чтобы доказать существование сделки, нужно доказать, что causa сделки, объективный результат, ради которого лицо приняло на себя какие-нибудь обязанно­сти, достигнут. Так, например, если кредитор требует испол­нения по договору займа, он должен доказать, что валюта в свое время была получена должником, т.е. что объективный ре­зультат, ради которого должник вступил в договор, осущест­вился, ибо получение должником валюты составляет необхо­димое условие для возникновения договора займа. Напротив, абстрактными называются сделки, которые с точки зрения обязанного лица не содержат в себе указания на свою causa. Такое же значение имели, например, mancipatio и in jure cessio, на основании которых переносилось,право собственности; в ос­новании этих сделок опять-таки могли лежать самые разно­образные causae.

Особенность абстрактных сделок заключается в том, что при них достижение causa сделки, достижение объективного результата, ради которого лицо вступило в сделку, не состав­ляет необходимого условия для вступления сделки в силу. Поэтому кредитор по абстрактной сделке и не обязан доказы­вать, что causa сделки осуществилась. Различие между мате­риальными и абстрактными сделками сводится к тому, что при материальных сделках в случае спора истец, чтобы добиться решения в свою пользу, должен доказать, что causa сделки с точки зрения противной стороны достигнута, а при абст­рактных ответчик, если не желает быть присужден к уплате, должен доказать, что causa сделки не достигнута». Более отдаленное основание, бывшее предпосылкой для предыду- щего обязательства, не влияет на силу настоящего обязатель­ства. «Quum principals causa поп consistit ne ea quidem quae sequuntur locum habent» («Когда отпадает главное условие, отпадают также и те условия, которые из него следуют»).

На поведение сторон мог влиять metus (страх). В техни­ческом, специальном смысле он означал вымогательство, при­нуждение совершить сделку под угрозой серьезного проти­воправного действия. Принуждение учитывалось как психи­ческое (vis complusiva), но не физическое (vis implusiva; vis absoluta). Учитывался также обоснованный страх, под воздей­ствием которого даже смелый человек мог действовать про­тив своей воли. При этом недостаточно было простого опасе­ния перед родителями или другими лицами, которые заслу­живали уважения или послушания. В первом случае лицо действует помимо всякого участия его воли, и такое действие, безусловно, недействительно, как на это было указано выше. Во втором случае лицо вследствие угроз побуждается совер­шить действие, которое оно при других условиях не совер­шило бы. У сделки отнимало силу только такое принуждение, которое причинялось одним из контрагентов и грозило друго­му контрагенту каким-либо злом в случае, если он откажется от совершения сделки. Угроза должна быть налицо. Таким образом, если кто-либо бросает свою землю под влиянием лишь известия о приближении вооруженной силы, тот не пользуется покровительством эдикта. Угрозы, следователь­но, или, точнее, страх, вызванный ими (metus), являются по­будительным мотивом для заключения сделки. Лицо, конеч­но, в данном случае могло бы и не совершить этой сделки, не уступив угрозам, и в этом смысле можно сказать, что, хотя лицо1 совершило действие под влиянием угрозы, оно все-таки хотело совершить его (et si coactus tamen volui); но, конечно, оно решилось на это только для того, чтобы избегнуть худше­го. Поэтому сделка, совершенная под влиянием страха перед угрозами, может быть оспорена заинтересованным лицом. С этой целью претор ввел особый иск, actio quod metus causa, который мог быть предъявлен не только против угрожавшего и его наследников, но и против третьих лиц, которым доста­лось что-либо на основании вынужденной сделки. Претор Ок­тавий («74 г. до н. э.) издал постановление, которое объявило ничтожными сделки, совершенные по принуждению (vi metusve). Если принудивший по распоряжению судьи не возвра­щал принужденному того, что приобретено им по сделке, то приговаривался к штрафу, вчетверо большему против при­своенного (quadruplum). В некоторых случаях, например в случае вынужденной манумиссии, сделка считалась даже недействительной. Однако не всякая угроза дает право опо­рочить сделку. Угроза должна быть действительной, испол­нимой, незаконной, и, наконец, зло, которым угрожают на слу­чай несовершения сделки, должно быть существенным.

Само собой разумеется, что угроза, которая делается ли­цом, имеющим на то право, например магистратом при испол­нении им служебных обязанностей (или патроном, обижен­ным своим клиентом, мужем или собственником, заставшим прелюбодея или вора на месте преступления), не принимает­ся во внимание. Но тот же магистрат может злоупотребить своим положением, и тогда объявляется ничтожным все, со­вершенное под влиянием его угроз. Следовательно, угроза должна быть неправомерной, чтобы отнять у сделки ее силу. Далее, не каждая неправомерная угроза имеет это послед­ствие. Угроза должна содержать в себе устрашение большим злом. Такова угроза лишить жизни или свободы, подвергнуть истязанию или насилию, заключить в оковы, причем все рав­но, относится ли она к самому контрагенту или к его жене и де­тям. Вообще, имеет значение угроза, которая относится к личности, но не к имуществу. Не придается значения также угрозе, которая касается только доброго имени.

Иск о принуждении (actio quod metus causa) потерял свой строго личный характер, и его возможно было предъявить к каждому, кто приобрел что-нибудь по вынужденной сделке, хотя бы вовсе не был причастен к принуждению и даже не знал о нем. Если он отказывался]выдать приобретенное, то, подобно самому виновному, подледкал штрафу вчетверо. Та­ким образом, вместо относительно недействительности сдел­ки, как это было сначала, была признана ее безусловная не­действительность.

Принуждение как таковое, без всяких иных посредст­вующих причин, вызывает недействительность сделок, и по­тому эту недействительность обязаны признать все лица без исключения. «Таким образом, юридическими сделками следует назвать такие действия субъектов гражданского права, право­вые последствия которых по закону (употребляем закон вооб­ще в смысле выражения воли той или другой власти, которая создает гражданское право) обыкновенно соответствуют наме­рениям и желаниям сторон, совершающих действие. Сделка противополагается деликту или гражданскому преступлению. Правовые последствия деликта (например, воровства, обмана, оскорбления) обыкновенно противоречат намерениям и жела­ниям лица, которое его совершает, напротив, цель совершения юридической сделки состоит именно в том, чтобы вызвать последствия, которые связаны с ней правом».

К содержанию юридического акта по особому пожеланию сторон можно добавить дополнительные положения (acciden-talia negotia), которые могут изменить его обычные юридиче­ские последствия (condicio, dies). День (dies) являлся заранее установленным моментом времени, к которому привязыва­лось начало или окончание действия юридического акта. Это действие зависит от будущего события, которое произойдет совершенно определенно; в этом нет никакой неуверенности, и возможно лишь незначительное запаздывание действия договора.

В римском праве известны были такие юридические дей­ствия, которые не допускали ни условия, ни срока, — так называемые обрядовые гражданские права. К ним относились: формальный акт погашения долга (acceptilatio), datio tutoris (cognitoris), запись в счет расходов (expensilatio), hereditatis aditio, hereditatis cretio, in jure cessio, mancipatio, manumissio vindicta, optio servi. Более подробно об условиях и сроках бу­дет рассказано в теме «Договоры и их разновидности».