Вербальные договоры и их разновидности
Следует вернуться и поподробнее рассмотреть, что представляла собой stipulatio («выговаривать для себя, заручаться обещанием» — так переводится само это слово). Стипуля-ция понималась как «собрание слов, которыми спрошенный отвечает, что он даст или сделает то, о чем его спросили» («Stipulatio est verborum conceptio, quibus is, qui interrogatur, datu-rum facturumque se, quod interrogatus est respondent»). Стипуляция являлась формальным, абстрактным устным контрактом, с помощью которого устанавливались обязательства и создавалась возможность для обеспечения исковой защиты нарушаемых прав, как об этом писал Павел: «Omnibus pactis stipulatio subici debet, ut ex stipulate actio nasci potest», хотя он же высказывался иначе об обещании частного лица целой общине: «Ex nuda pollicita.tione nulla actio nascitur». Как важнейший вид договора вообще она оказала наибольшее влияние, вплоть до наших дней, на разработку теории юридических действий вообще и обязательственного договора в частности. Stipulatio представляло собой contractus unilate-ralis stricti juris; при его заключении необходимо было присутствие обеих сторон. Будущий кредитор (stipulator, reus stipu-landi) спрашивал будущего должника (promissor, reus promit-tendi), а тот отвечал ему утвердительно (responsio). Promissio вообще означает «протягивание руки», «суление». Предметом стипуляции могло быть любое дозволенное исполнение; изначально certum (сумма денег, определенное множество вещей), позже также incertum любого рода, в том числе (поп) facere. Публий Сир в «Сентенциях» высказал такую мысль: «Сперва отказать, затем сделать — значит обмануть»; Дионисий Катон в «Моральных дистихах»: «Что (...) можешь дать, (...) не обещай дважды» (I. 25). Bis dat qui cito dat.
В «Институциях» Юстиниана закрепилась специальная оговорка, влиявшая на действительность самой стипуляции: «Si impossibilis condicio obligationibus adiciatur, nihil valet stipulatio... Si quis ita Romae stipuletur: HODIE CARTHAGINE DARE SPONDES? — inutilis erit stipulatio, cum impossibilis sit repromissio»; то, что обещано по безнравственному основанию, не имело силы («quid turpi ex causa promissum est non valet»). Stipulatio была пригодна для достижения самых различных юридических и экономических целей, не только для заключения новых обязательств, но и для утверждения или преобразования уже существующих, в том числе договоров, не признаваемых правопорядком. «Omnis stipulatio aut pure aut in diem aut sub condicione fit» (Instit. jJust). Вероятно также, что сначала употребление стипуляцир относилось к займу; она заменяла собой nexum. Стипуляционное обещание служило тем, чем служит теперь расписка, которую заемщик дает своему кредитору; оно облекало заем в юридическую форму. И в более позднем праве встречается подобное употребление сти-пуляции.
Стипуляционное обязательство могло уничтожиться только стипуляционным способом. Должник, уплатив должное, спрашивал кредитора: «Не получил ли ты столько-то?» (habesne acceptum), — на что следовал ответ кредитора: «Получил» (habeo). Этот способ уничтожения обязательства назывался акцептиляцией (acceptilatio). Обязательная сила сти-пуляции не зависит от causa, и она может и не приводиться в ней. Цельс утверждал, что двусмысленность намерения в обещании обращается против обещавшего: «Cum quaeritur in stipulatione, quid acti sit, ambiguitas contra stipulatorem est». Как разновидность устного договора стипуляция в римском договорном праве выступала в различных видах и имела много общего с гарантией (cautio).
«Стипуляция и соответствующая ей акцептиляция были формами торжественного словесного (вербального) акта: существование обязательства было обусловлено здесь исключительно произнесением определенных торжественных слов. Это было новое, по порядку третье, наслоение в истории древнеримского формализма. Стипуляция и акцептиляция были акты формальные в обоих смыслах этого последнего эпитета: во-первых, для совершения их была установлена обязательная форма; во-вторых, источник юридической силы договора заключался именно в словах, составлявших эту форму. Форма стипуляции была, однако, легче, отвлеченнее и тягучее, нежели форма более древних актов: манципации и цессии. Эта форма состояла из одних слов, в рамки которых можно было, по усмотрению, вложить широкое содержание. Будучи порождением оборота более живого, нежели тот оборот, который создал обе древнейшие формы, стипуляция принимала в себя видоизменения и усложнения, которые не были применимы в манципации и цессии. Так, в стипуляцию стали включаться потом соглашения о сроке и об условии, недопустимые в манципации. Введенная первоначально (как предположено выше) для совершения займа, стипуляция распространила потом широко свою область и употреблялась для установления самых разнообразных обязательств»1.
Стипуляция одного кредитора с одним должником представляла простейший вид этой сделки. Однако в ней рано возникли усложнения: как со стороны должника, так и со стороны кредитора могли еще выступить в дополнение к главному должнику или кредитору другие лица: к главной стипуляции присоединялось еще несколько стипуляции и устанавливалось несколько должников или кредиторов по одному и тому же обязательству. Со стороны должника такое умножение лиц происходило в форме adpromissio, со стороны кредитора — в форме adstipulatio. Когда обязательство устанавливалось по nexum, тогда кабальная зависимость должника от кредитора служила лучшей гарантией прав этого последнего. В других случаях подобную гарантию надо было искать в поручительстве (vadimonium), и поручительство явилось почти неизбежным спутником займа, поскольку он принял форму стипуляции. Поручительство само приняло эту форму и получило в связи с этим вполне юридический характер, тогда как прежде еще в значительной степени оно не лишено было характера бытового отношения.
Поручительство по стипуляции устанавливалось так, что одновременно со стипуляцией, заключенной с главным должником, кредитор совершал стипуляцию с каждым из поручителей (sponsores), спрашивая их: «Idem dari spondes?» — и вопрошаемый отвечал: «Spondeo». В случае неисправности должника кредитор был волен предъявить иск или к этому последнему, или к поручителю — спонсору по своему усмотрению. Каждый из спонсоров, когда их было несколько, обязывался уплатить кредитору по eto требованию всю сумму долга. Стало быть, sponsor занимал в обязательстве положение, равное положению самого должника; он был таким же ответственным лицом, как и этот последний. При известных условиях sponsores участвовали в стипуляции, быть может, не как поручители, но с целью замещения должника в случае, если ему придется отсутствовать в момент исполнения по обязательству. Другими словами, sponsores могли играть ту роль, которая перешла потом к представителям. Но представительство это было скрытое, или, лучше сказать, само понятие представительства еще не было выработано; формально-юридически sponsores были такими же должниками, как и главный, настоящий должник: они были содолжниками его, ибо кредитор мог потребовать уплату безразлично как от него самого, так и от sponsores. Так сохранялся первоначальный характер поручительства.
По Цельсу, умолчанное в стипуляции должно почитаться как бы вовсе опущенным. По Павлу, только в редких случаях в стипуляции подразумевается что-либо, не высказанное в ней открыто, например срок или условие, вытекающее из самого смысла стипуляции. Благодаря своей гибкости, универсальности и практичности stipulatio сыграла выдающуюся роль во всем частном римском праве с самых ранних времен. Постепенно ее исходная, торжественная и строгая форма становилась более свободной под влиянием греческого права и восточных правовых институтов.
Цервоначальные обязывающие выражения (spondere, dare)'пополняют другие латинские слова; за счет перегринов шире становился круг субъектов, использовались иноязычные слова; слова, устанавливающие поручительство (adpro-missio) и т.д. (adstipulatio, acceptilatio), могли не быть повторением слов главной стипуляции. Языком цивильных сделок так же, как и судопроизводства, долгое время оставался язык латинский. В 397 г. греческий язык был допущен в суде, а в 469 г. — в завещаниях (единственной уцелевшей сделке цивильного права). Павел полагал, что все соглашения, которые сопровождают и дополняют стипуляцию, как бы входят в ее состав и потому обладают юридической силой, будучи защищены тем же иском по стипуляции. В III в. н. э. и императоры, и юристы признавали за правило, что при письменном изложении стипуляции в форме одного ответа вся сделка предполагается совершенной надлежащим образом, каковое предположение могло быть опровергаемо заинтересованной стороной. Конституция византийского императора Льва II 472 г. постановила, что достаточно любого устного соглашения сторон (для возникновения обязательства).
В V столетии стипуляция превратилась окончательно в письменную сделку, и таковой она представляется в Юсти-ниановом законодательстве. Произнесение вопроса и ответа больше не требуется; необходимо только их письменное изложение; вслед за этим изложением сторонам предоставлялось право писать добавочные, к стипуляции, соглашения. Документ об учреждении стипуляции первоначально был лишь средством доказывания, позже практически приобрел диспозитивное значение. Хотя stipulatio была абстрактным договором, претор с определенного времени стал давать против стипуляционного иска без достаточной причины exceptio doli (generalis), а позже и exceptio non numeratae pecuniae.
В юстиниановом праве кредитору даже приходилось доказывать каузу. В то время и по сей день значащим элементом стипуляции уже в полной мере становится воля сторон (animus stipulandi). Из стипуляции кредитору давался прежде всего общий иск об установленном исполнении (actio ex stipulatu: in jus, in personam, stricti juris) или же иск из неосновательного обогащения (condictio) с различными названиями, о чем рассказано будет в соответствующей теме. Стипуляция фигурировала обычно в качестве формального договора — договора по строгому цивильному праву. В суде она осуществлялась через иск (condictio), строгое действие которого лишь отчасти смягчалось возражением, известным под именем exceptio doli, и иском о возвращении неправильно уплаченного. Стипуляционное обязательство отличалось еще тем, что долгое время только оно могло сопровождаться обеспечением в форме cautio. Наконец, стипуляционное обязательство уничтожалось акцептиляцией (acceptilatio) — актом столь же формальным, как сама стипуляция. Чтобы сообщить все эти свойства обязательству, которое было установлено иным путем, его новировали и таким образом превращали в стипуляционное. «Введенная сначала для юридического утверждения займа, но уже рано, кроме простой формы, проявившаяся в формах сложных для установления поручительства и представительства, ограниченная на первых порах обязательствами, которые имели своим содержанием dare, стипуляция установляла теперь одностороннее обязательство (т.е. такое, где на одной стороне лежала только обязанность, другой принадлежало только право) со всяким содержанием (dare, facere); некоторые из наиболее употребительных обязательств могли быть основаны только в стипуляцион-ной'форме: таково обязательство платить проценты или обязательство отвечать за эвикцию при купле-продаже. Стипуляция служила общей формой для установления обязательств, не предусмотренных непосредственно законом, эдиктом или интерпретацией и не имевших потому своего имени. В особом своем применении стипуляция служила для новации; в качестве не добровольного, но принудительного акта («преторские стипуляции») она служила для доведения спорных отношений до суда (sponsio praeiudicialis), для установления процессуальных штрафов (sponsio и restipula-tio poenalis), для возложения, наконец, на стороны различных обязанностей».
К устным договорам относились также установление приданого обещанием (promissio sive stipulatio dotis), клятва вольноотпущенника патрону (jurata promissio operarum liberti). Установление приданого неформальным обещанием (pollici-tatio dotis) введено было Феодосием II вместо прежней формальной процедуры dictio dotis. «Ex nuda pollicitatione nulla actio nascitur» (Paulus). Opera являлись в данном случае работой как умственной, так и физической, которую вольноотпущенник должен был выполнять в пользу своего патрона, беря на себя произнесением клятвы соответствующее обязатель ство. К opera относились: различные услуги (officiates), к примеру сопровождение в пути, охрана дома, квалифицированные ремесленные или художественные работы (fabriles), а также obsequium — обязанность вольноотпущенника защищать (почитать) патрона в судебных делах (в уголовном и гражданском процессе). Патрон не мог требовать оказания чрезмерных и бесчестных услуг. Lex Publicia de cereis («204 г. до н. э.) запретил патронам требовать от клиентов какие-либо дары к сатурналиям, кроме восковых свечей.
Adstipulatio была разновидностью устного договора как дополнительный контракт, согласно которому добавочный кредитор, которым часто был procurator, по поручению главного кредитора и одновременно с ним обязывал должника к исполнению в той же или меньшей мере. Как следствие для него возникало полное кредиторское право по отношению к должнику, но он должен был передать полученное от должника главному кредитору, при неисполнении этого он становился ответчиком по actio mandati directa. При умышленном прощении долга он подвергался штрафу. Этот договор возник, по-видимому, из стремления обеспечить уплату долга после смерти кредитора, поскольку до Юстиниана stipulatio post mortem была недействительна. Последняя вскоре вытесняет саму адстипуляцию, которая прекращается в конце периода классического права. Adstipulatio основывалась на личном доверии и имела строго личный характер, а потому не наследовалась; со стороны сына она ничего не давала отцу, а со стороны раба исключалась. По-видимому, в Риме немало лиц занимались тем, что предлагали свои услуги в качестве адстипуляторов и извлекали из того свои выгоды. Законодателю пришлось обратить свое внимание на эту профессию и посвятить ей особое постановление.
Во второй главе Аквилиева закона (lex Aquilia 286 г. до н. э.) обязанность адстипулятора как доверенного стипулятора получила юридическую окраску. Адстипулятор, обманувший доверие своего доверителя и совершивший с должником акцептиляцию без получения от него надлежащей уплаты, отвечал перед стипулятором в размере его убытка; адстипулятор, отрицавший на суде свою вину, но оказавшийся по суду виновным, отвечал вдвое (in duplum). Все это еще не изменяло положения адстипулятора как кредитора перед должником; но следующее правило отличило его в этом отношении от стипулятора и подорвало несколько их корреалитет. Именно право адстипулятора не переходило к его наследнику. «Форма, известная под именем adstipulatio, сохранила ясный след того, как можно было установить заместителя (представителя) со стороны кредитора. Стипулятор мог допустить рядом с собой другое лицо, которое стипулирова-ло от должника то же, что и сам стипулятор, и потому звалось в просторечии adstipulator'oM. Оно наравне со стипулятором имело иск по стипуляции и получало уплату; уплата адстипуля-тору освобождала должника от ответственности перед стипу-ляторами. Адстипулятор был такой же кредитор, как и сам стипулятор, точно так же как в вышеописанном случае (adpromissio), sponsor был такой же, должник, как и сам promissor; во время Гая adstipulatio стала вообще выходить из употребления, будучи вытесняема, может быть, когнитурой и новацией; при Гае adstipulatio употреблялась только в том случае, когда стипулятор устанавливал обязательство в пользу своего наследника. Стипулировать в пользу своего наследника было запрещено; но если с такой стипуляции был привлечен адстипулятор, то он оставался кредитором и после смерти стипулятора, получал, что следовало, от должника и-передавал полученное наследнику умершего, отвечая перед ним по actio mandati».