Вербальные договоры и их разновидности

Следует вернуться и поподробнее рассмотреть, что пред­ставляла собой stipulatio («выговаривать для себя, заручать­ся обещанием» — так переводится само это слово). Стипуля-ция понималась как «собрание слов, которыми спрошенный отвечает, что он даст или сделает то, о чем его спросили» («Sti­pulatio est verborum conceptio, quibus is, qui interrogatur, datu-rum facturumque se, quod interrogatus est respondent»). Стипуляция являлась формальным, абстрактным устным контрактом, с помощью которого устанавливались обязатель­ства и создавалась возможность для обеспечения исковой за­щиты нарушаемых прав, как об этом писал Павел: «Omnibus pactis stipulatio subici debet, ut ex stipulate actio nasci potest», хотя он же высказывался иначе об обещании частного лица целой общине: «Ex nuda pollicita.tione nulla actio nascitur». Как важнейший вид договора вообще она оказала наибольшее влияние, вплоть до наших дней, на разработку теории юри­дических действий вообще и обязательственного договора в частности. Stipulatio представляло собой contractus unilate-ralis stricti juris; при его заключении необходимо было присут­ствие обеих сторон. Будущий кредитор (stipulator, reus stipu-landi) спрашивал будущего должника (promissor, reus promit-tendi), а тот отвечал ему утвердительно (responsio). Promissio вообще означает «протягивание руки», «суление». Предме­том стипуляции могло быть любое дозволенное исполнение; изначально certum (сумма денег, определенное множество ве­щей), позже также incertum любого рода, в том числе (поп) facere. Публий Сир в «Сентенциях» высказал такую мысль: «Сперва отказать, затем сделать — значит обмануть»; Дио­нисий Катон в «Моральных дистихах»: «Что (...) можешь дать, (...) не обещай дважды» (I. 25). Bis dat qui cito dat.

В «Институциях» Юстиниана закрепилась специальная оговорка, влиявшая на действительность самой стипуляции: «Si impossibilis condicio obligationibus adiciatur, nihil valet stipulatio... Si quis ita Romae stipuletur: HODIE CARTHAGINE DARE SPONDES? — inutilis erit stipulatio, cum impossibilis sit repromissio»; то, что обещано по безнравственному основанию, не имело силы («quid turpi ex causa promissum est non valet»). Stipulatio была пригодна для достижения самых различных юридических и экономических целей, не только для заключе­ния новых обязательств, но и для утверждения или преобразования уже существующих, в том числе договоров, не при­знаваемых правопорядком. «Omnis stipulatio aut pure aut in diem aut sub condicione fit» (Instit. jJust). Вероятно также, что сначала употребление стипуляцир относилось к займу; она заменяла собой nexum. Стипуляционное обещание служило тем, чем служит теперь расписка, которую заемщик дает свое­му кредитору; оно облекало заем в юридическую форму. И в бо­лее позднем праве встречается подобное употребление сти-пуляции.

Стипуляционное обязательство могло уничтожиться только стипуляционным способом. Должник, уплатив долж­ное, спрашивал кредитора: «Не получил ли ты столько-то?» (habesne acceptum), — на что следовал ответ кредитора: «По­лучил» (habeo). Этот способ уничтожения обязательства на­зывался акцептиляцией (acceptilatio). Обязательная сила сти-пуляции не зависит от causa, и она может и не приводиться в ней. Цельс утверждал, что двусмысленность намерения в обещании обращается против обещавшего: «Cum quaeritur in stipulatione, quid acti sit, ambiguitas contra stipulatorem est». Как разновидность устного договора стипуляция в римском договорном праве выступала в различных видах и имела мно­го общего с гарантией (cautio).

«Стипуляция и соответствующая ей акцептиляция были формами торжественного словесного (вербального) акта: су­ществование обязательства было обусловлено здесь исклю­чительно произнесением определенных торжественных слов. Это было новое, по порядку третье, наслоение в истории древ­неримского формализма. Стипуляция и акцептиляция были акты формальные в обоих смыслах этого последнего эпитета: во-первых, для совершения их была установлена обязатель­ная форма; во-вторых, источник юридической силы договора заключался именно в словах, составлявших эту форму. Фор­ма стипуляции была, однако, легче, отвлеченнее и тягучее, нежели форма более древних актов: манципации и цессии. Эта форма состояла из одних слов, в рамки которых можно было, по усмотрению, вложить широкое содержание. Будучи порождением оборота более живого, нежели тот оборот, кото­рый создал обе древнейшие формы, стипуляция принимала в себя видоизменения и усложнения, которые не были при­менимы в манципации и цессии. Так, в стипуляцию стали включаться потом соглашения о сроке и об условии, недопус­тимые в манципации. Введенная первоначально (как предпо­ложено выше) для совершения займа, стипуляция распрост­ранила потом широко свою область и употреблялась для уста­новления самых разнообразных обязательств»¹.

Стипуляция одного кредитора с одним должником пред­ставляла простейший вид этой сделки. Однако в ней рано воз­никли усложнения: как со стороны должника, так и со сторо­ны кредитора могли еще выступить в дополнение к главному должнику или кредитору другие лица: к главной стипуляции присоединялось еще несколько стипуляции и устанавли­валось несколько должников или кредиторов по одному и то­му же обязательству. Со стороны должника такое умножение лиц происходило в форме adpromissio, со стороны кредито­ра — в форме adstipulatio. Когда обязательство устанавли­валось по nexum, тогда кабальная зависимость должника от кредитора служила лучшей гарантией прав этого последне­го. В других случаях подобную гарантию надо было искать в поручительстве (vadimonium), и поручительство явилось почти неизбежным спутником займа, поскольку он принял форму стипуляции. Поручительство само приняло эту фор­му и получило в связи с этим вполне юридический характер, тогда как прежде еще в значительной степени оно не лишено было характера бытового отношения.

Поручительство по стипуляции устанавливалось так, что одновременно со стипуляцией, заключенной с главным долж­ником, кредитор совершал стипуляцию с каждым из поручи­телей (sponsores), спрашивая их: «Idem dari spondes?» — и во­прошаемый отвечал: «Spondeo». В случае неисправности должника кредитор был волен предъявить иск или к этому последнему, или к поручителю — спонсору по своему усмот­рению. Каждый из спонсоров, когда их было несколько, обя­зывался уплатить кредитору по eto требованию всю сумму долга. Стало быть, sponsor занимал в обязательстве положе­ние, равное положению самого должника; он был таким же от­ветственным лицом, как и этот последний. При известных условиях sponsores участвовали в стипуляции, быть может, не как поручители, но с целью замещения должника в случае, если ему придется отсутствовать в момент исполнения по обя­зательству. Другими словами, sponsores могли играть ту роль, которая перешла потом к представителям. Но представи­тельство это было скрытое, или, лучше сказать, само понятие представительства еще не было выработано; формально-юри­дически sponsores были такими же должниками, как и глав­ный, настоящий должник: они были содолжниками его, ибо кредитор мог потребовать уплату безразлично как от него са­мого, так и от sponsores. Так сохранялся первоначальный ха­рактер поручительства.

По Цельсу, умолчанное в стипуляции должно почитать­ся как бы вовсе опущенным. По Павлу, только в редких случа­ях в стипуляции подразумевается что-либо, не высказанное в ней открыто, например срок или условие, вытекающее из самого смысла стипуляции. Благодаря своей гибкости, уни­версальности и практичности stipulatio сыграла выдающуюся роль во всем частном римском праве с самых ранних времен. Постепенно ее исходная, торжественная и строгая форма ста­новилась более свободной под влиянием греческого права и во­сточных правовых институтов.

Цервоначальные обязывающие выражения (spondere, dare)'пополняют другие латинские слова; за счет перегринов шире становился круг субъектов, использовались иноязыч­ные слова; слова, устанавливающие поручительство (adpro-missio) и т.д. (adstipulatio, acceptilatio), могли не быть повторе­нием слов главной стипуляции. Языком цивильных сделок так же, как и судопроизводства, долгое время оставался язык латинский. В 397 г. греческий язык был допущен в суде, а в 469 г. — в завещаниях (единственной уцелевшей сделке цивильного права). Павел полагал, что все соглашения, которые сопро­вождают и дополняют стипуляцию, как бы входят в ее состав и потому обладают юридической силой, будучи защищены тем же иском по стипуляции. В III в. н. э. и императоры, и юристы признавали за правило, что при письменном изложении сти­пуляции в форме одного ответа вся сделка предполагается совершенной надлежащим образом, каковое предположение могло быть опровергаемо заинтересованной стороной. Консти­туция византийского императора Льва II 472 г. постановила, что достаточно любого устного соглашения сторон (для воз­никновения обязательства).

В V столетии стипуляция превратилась окончательно в письменную сделку, и таковой она представляется в Юсти-ниановом законодательстве. Произнесение вопроса и ответа больше не требуется; необходимо только их письменное из­ложение; вслед за этим изложением сторонам предоставля­лось право писать добавочные, к стипуляции, соглашения. Документ об учреждении стипуляции первоначально был лишь средством доказывания, позже практически приобрел диспозитивное значение. Хотя stipulatio была абстрактным договором, претор с определенного времени стал давать про­тив стипуляционного иска без достаточной причины exceptio doli (generalis), а позже и exceptio non numeratae pecuniae.

В юстиниановом праве кредитору даже приходилось до­казывать каузу. В то время и по сей день значащим элементом стипуляции уже в полной мере становится воля сторон (animus stipulandi). Из стипуляции кредитору давался преж­де всего общий иск об установленном исполнении (actio ex stipulatu: in jus, in personam, stricti juris) или же иск из неосно­вательного обогащения (condictio) с различными названиями, о чем рассказано будет в соответствующей теме. Стипуляция фигурировала обычно в качестве формального договора — до­говора по строгому цивильному праву. В суде она осуществ­лялась через иск (condictio), строгое действие которого лишь отчасти смягчалось возражением, известным под именем exceptio doli, и иском о возвращении неправильно уплаченно­го. Стипуляционное обязательство отличалось еще тем, что долгое время только оно могло сопровождаться обеспечени­ем в форме cautio. Наконец, стипуляционное обязательство уничтожалось акцептиляцией (acceptilatio) — актом столь же формальным, как сама стипуляция. Чтобы сообщить все эти свойства обязательству, которое было установлено иным пу­тем, его новировали и таким образом превращали в стипу­ляционное. «Введенная сначала для юридического утверж­дения займа, но уже рано, кроме простой формы, проявив­шаяся в формах сложных для установления поручительства и представительства, ограниченная на первых порах обяза­тельствами, которые имели своим содержанием dare, сти­пуляция установляла теперь одностороннее обязательство (т.е. такое, где на одной стороне лежала только обязанность, другой принадлежало только право) со всяким содержани­ем (dare, facere); некоторые из наиболее употребительных обязательств могли быть основаны только в стипуляцион-ной'форме: таково обязательство платить проценты или обя­зательство отвечать за эвикцию при купле-продаже. Сти­пуляция служила общей формой для установления обяза­тельств, не предусмотренных непосредственно законом, эдиктом или интерпретацией и не имевших потому своего имени. В особом своем применении стипуляция служила для новации; в качестве не добровольного, но принудительного акта («преторские стипуляции») она служила для доведе­ния спорных отношений до суда (sponsio praeiudicialis), для установления процессуальных штрафов (sponsio и restipula-tio poenalis), для возложения, наконец, на стороны различ­ных обязанностей».

К устным договорам относились также установление при­даного обещанием (promissio sive stipulatio dotis), клятва вольноотпущенника патрону (jurata promissio operarum liberti). Установление приданого неформальным обещанием (pollici-tatio dotis) введено было Феодосием II вместо прежней фор­мальной процедуры dictio dotis. «Ex nuda pollicitatione nulla actio nascitur» (Paulus). Opera являлись в данном случае рабо­той как умственной, так и физической, которую вольноотпу­щенник должен был выполнять в пользу своего патрона, беря на себя произнесением клятвы соответствующее обязатель ство. К opera относились: различные услуги (officiates), к при­меру сопровождение в пути, охрана дома, квалифицирован­ные ремесленные или художественные работы (fabriles), а также obsequium — обязанность вольноотпущенника защи­щать (почитать) патрона в судебных делах (в уголовном и гражданском процессе). Патрон не мог требовать оказания чрезмерных и бесчестных услуг. Lex Publicia de cereis («204 г. до н. э.) запретил патронам требовать от клиентов какие-либо дары к сатурналиям, кроме восковых свечей.

Adstipulatio была разновидностью устного договора как до­полнительный контракт, согласно которому добавочный креди­тор, которым часто был procurator, по поручению главного кре­дитора и одновременно с ним обязывал должника к исполнению в той же или меньшей мере. Как следствие для него возникало полное кредиторское право по отношению к должнику, но он дол­жен был передать полученное от должника главному кредито­ру, при неисполнении этого он становился ответчиком по actio mandati directa. При умышленном прощении долга он подвер­гался штрафу. Этот договор возник, по-видимому, из стремле­ния обеспечить уплату долга после смерти кредитора, посколь­ку до Юстиниана stipulatio post mortem была недействительна. Последняя вскоре вытесняет саму адстипуляцию, которая пре­кращается в конце периода классического права. Adstipulatio основывалась на личном доверии и имела строго личный харак­тер, а потому не наследовалась; со стороны сына она ничего не давала отцу, а со стороны раба исключалась. По-видимому, в Риме немало лиц занимались тем, что предлагали свои услуги в качестве адстипуляторов и извлекали из того свои выгоды. Законодателю пришлось обратить свое внимание на эту профес­сию и посвятить ей особое постановление.

Во второй главе Аквилиева закона (lex Aquilia 286 г. до н. э.) обязанность адстипулятора как доверенного стипулятора полу­чила юридическую окраску. Адстипулятор, обманувший доверие своего доверителя и совершивший с должником акцептиляцию без получения от него надлежащей уплаты, отвечал перед сти­пулятором в размере его убытка; адстипулятор, отрицавший на суде свою вину, но оказавшийся по суду виновным, отвечал вдвое (in duplum). Все это еще не изменяло положения адстипулятора как кредитора перед должником; но следующее правило отли­чило его в этом отношении от стипулятора и подорвало несколь­ко их корреалитет. Именно право адстипулятора не переходило к его наследнику. «Форма, известная под именем adstipulatio, со­хранила ясный след того, как можно было установить за­местителя (представителя) со стороны кредитора. Стипулятор мог допустить рядом с собой другое лицо, которое стипулирова-ло от должника то же, что и сам стипулятор, и потому звалось в просторечии adstipulator'oM. Оно наравне со стипулятором имело иск по стипуляции и получало уплату; уплата адстипуля-тору освобождала должника от ответственности перед стипу-ляторами. Адстипулятор был такой же кредитор, как и сам сти­пулятор, точно так же как в вышеописанном случае (adpromissio), sponsor был такой же, должник, как и сам promissor; во время Гая adstipulatio стала вообще выходить из употребления, буду­чи вытесняема, может быть, когнитурой и новацией; при Гае adstipulatio употреблялась только в том случае, когда стипуля­тор устанавливал обязательство в пользу своего наследника. Стипулировать в пользу своего наследника было запрещено; но если с такой стипуляции был привлечен адстипулятор, то он оставался кредитором и после смерти стипулятора, получал, что следовало, от должника и-передавал полученное наследни­ку умершего, отвечая перед ним по actio mandati».