Тиберий (14 — 37 гг.)
После смерти Августа, не оставившего прямого наследника и не выработавшего закона о престолонаследии, тотчас же встал вопрос об его преемнике. Семейные дела Августа были сложны и запутаны. После смерти племянника Августа Марцелла, имевшего больше всего прав на престол, в преемники намечался Марк Агриппа, муж дочери Августа Юлии, тоже вскоре умерший, и затем его дети от Юлии — Гай и Луций Цезари. После того как они умерли, Август усыновил единственного оставшегося в живых члена своей семьи Тиберия Клавдия Нерона (Tiberius Claudius Nero), сына своей третьей жены, Ливии Друзиллы, от ее первого брака.
С Тиберия начинается первая римская династия Клавдиев, представленная четырьмя императорами: 1) Тиберий (14—37 гг.), 2) Калигула (37—41 гг.), 3) Клавдий (41—54 гт.) и 4) Нерон (54— 68 гт.).
Время правления этой династии, принадлежавшей к двум родам, Юлиев и Клавдиев, обычно называют «эпохой террористического режима». Это название можно мотивировать тем, что все четыре императора (в меньшей степени Клавдий) прибегали в управлении к методам открытого и систематического насилия по отношению к представителям аристократической (в меньшей степени демократической) оппозиции. Такая система террора в конечном счете была порождена слабостью социальной базы династии Юлиев—Клавдиев. Если Империя при Августе в течение 44 лет могла пользоваться полным гражданским миром, то это объясняется разгромом и истощением всех революционно-демократических сил и психологией депрессии, охватившей римское общество. Широкой социальной опоры у военной диктатуры, в сущности, не было, если не считать таковой профессиональную армию и отдельные немногочисленные группы италийского населения.
Однако за 44 года единоличного правления Августа общество оправилось от ужасов гражданских войн. Участники и свидетели их в огромном большинстве умерли, а молодое поколение их вообще не знало. Республиканские традиции были еще очень сильны в Риме, и недаром Август придал своей диктатуре республиканские формы, но эти формы никого не могли обмануть. Поэтому, если при Августе республиканская оппозиция проявлялась весьма умеренно, то при его преемниках она значительно окрепла.
К этому нужно прибавить еще одно обстоятельство. Наследники Августа были воспитаны в придворной обстановке и в монархическом духе. Им не было дела до «демократического» происхождения власти римских императоров, до того, что она выросла из революции. Август это помнил и вел себя осторожно. Но его преемники считали себя настоящими монархами, получившими власть по наследству.
Таким образом, императоры из династии Юлиев—Клавдиев очутились лицом к лицу с окрепшей республиканской оппозицией, идущей, главным образом, из рядов старой аристократии. Последняя, когда-то уступившая власть военным диктаторам из чувства самосохранения, теперь хотела бы получить ее обратно. Но как могли преемники Августа бороться с оппозицией, гнездившейся среди их непосредственного окружения? Только методами индивидуального террора. При узости социальной базы ранней империи эта система борьбы неизбежно вырождалась в систему кровавого насилия, при которой сами организаторы ее теряли психическое равновесие.
Тиберий выдвинулся во время германских походов и принимал участие в подавлении восстания в Паннонии1. За оказанные госу-
дарству услуги Август щедро его наградил и назначил своим наследником. Сперва Тиберий упорно отказывался от верховной власти, говоря: «Один только гений божественного Августа был способен охватить все части столь великого дела.
По собственному опыту он (Тиберий) знает, как трудно и как подвержено всевозможным случайностям управление государством; легче исполнять государственные обязанности многими соединенными усилиями»1.
И лишь, наконец, уступая настоятельным просьбам сенаторов и всадников, Тиберий согласился принять на себя «дикого зверя» (quanta bellua esset imperium), как он называл императорскую власть. Сенат приветствовал избрание нового императора. «Консулы, сенаторы и всадники раболепствовали, и чем кто был знатнее, тем с большим лицемерием, поспешностью, а также с поддельным выражением лица, — чтобы не казаться слишком веселым по случаю смерти (одного) принцепса и слишком печальным при вступлении нового, — мешал слезы и радость, сожаление и лесть»2.
Принципат как политическая форма почти уже никем не оспаривался. «Некоторые, — иронически замечает Тацит, — все еще распространялись о благах свободы, но большинство боялось возобновления междоусобных войн»3.