Рост латифундий и разорение мелких производителей в Древнем Риме
В общем масштабе сельского хозяйства Римской империи образцовые садово-огородные плантации занимали не много места. С утверждением принципата садово-огородные культуры расширяются в провинциях и, напротив, постепенно сокращаются в Италии. На место садово-огородных плантаций в Италии заступали экстенсивные луговые, лесные и зерновые хозяйства.
«Многие находят выгодным, — пишет Колумелла, — иметь луга и лесные хозяйства». Названные виды хозяйства, не требуя больших вложений капитала и организационных хлопот, обеспечивали хотя и не очень большой, но зато верный доход и допускали безграничное расширение владений. По расчету Ко- лумеллы, доходность виноградников в его время не превышала 6%, доходность же зерновых хозяйств в среднем равнялась 4% на затраченный капитал, т. е. была немногим ниже доходности виноградников.
Если к этому прибавить массу хлопот и риск, связанный с культурой винограда, то станет понятным, почему италийские землевладельцы предпочитали экстенсивные хозяйства интенсивным культурам. Императоры, стремившиеся уменьшить зависимость Италии от провинций, со своей стороны, поощряли культуру хлебов в Италии. Такого рода поворот в италийской экономике начался еще во время Второго Триумвирата, во время борьбы Октавиана с Секс- том Помпеем, желавшим заморить Италию голодом. Процесс земельной концентрации, начавшейся при Республике, еще более усилился при Империи.
Последующие императоры продолжали политику Октавиана Августа — поощрение зерновых культур. При Домициане был издан специальный декрет о запрещении в Италии разведения новых виноградников и сокращении наполовину виноградных посадок в провинциях.
Как уже отмечалось выше, общеэкономическая конъюнктура как в Италии, так и в провинциях в первые столетия нашей эры не была благоприятна для процветания среднего и мелкого землевладения. Вытеснение мелких и средних хозяйств крупными, начавшееся при Республике, продолжалось также и при Империи. Распыление среднего и мелкого землевладения вызывалось рядом экономических и неэкономических факторов: 1) острой конкуренцией между хозяйствами и малой доходностью сельского хозяйства; 2) ростом городов и политикой раздач и 3) широким развитием клиентеллы. «Продажный клиент, порхающий кругом вельможных порогов» (circum, volantis limina potentiorum)'.
В различной степени земельная концентрация, неотделимая от рабовладельческой системы, имела место во всех странах средиземноморского бассейна, но с наибольшей силой она развернулась в Италии, Сицилии, Африке и других провинциях с пастбищным и зерновым хозяйством.
Общая и специальная литература Ранней империи, посвященная вопросам сельского хозяйства, полна сообщений и жалоб о катастрофическом разложении сельской демократии и поглощении средних и мелких хозяйств латифундиями. Данные о росте крупных поместий и о вытеснении ими мелких повсюду рассыпаны в сочинениях Горация, Колумеллы, Плиния, Гигина, Ювенала и др.
Колумелла, констатируя всеобщую страсть своих современников приобретать целые территории, указывает на «могущественных лиц» (potentiores possessores), владеющих целыми областями, которые они не могут объехать даже на лошади. Они предоставляют вытаптывать их скоту, опустошать зверям или же отдают в обработку своим должникам и закованным в цепи рабам.
«До каких же пределов, — восклицает Сенека, обращаясь к своим современникам, земельным магнатам,—вы намерены расширять границы ваших владений (quousque fines possessionum propagabitis?).
Поле, на котором мог прежде поместиться целый народ, в наше время тесно для одного владыки. До каких же пор вы намереваетесь простирать ваши пашни, если не удовлетворяетесь даже размером провинций?».
«Богачи, придвигая один сальтус к другому и поглощая мелких владельцев (de confiniis pauperibus exclusis), простирают свои владения до бесконечности» (sine terminis riura latius porriget).
He менее потрясающую картину поглощения крупным землевладением мелкого находим в сатирах Ювенала и «Метаморфозах» Апулея.
Виллу другую себе, как деревни одной недовольно, Хочется также расширить границы, и большей и лучшей Кажется нива соседа; Topiyeuib ее ты и рощу.
Вместе с горой, что белеет от маслины, густо растущей. Если ж владельца нельзя одолеть никакою ценою,
То отощавших быков и голодный, ярмом утомленный Ночью скот по его зеленеющим пустишь колосьям... Трудно сказать, как много людей от этого плачет,
И как много поместий обида пустила в продажу.
В «Метаморфозах» Апулея (коней 11 в.) рассказывается о грабительских помыслах бога того посессора, покушающегося на владения своего бедного соседа2.
Поглощение мелких собственников крупными в I в. стало столь частым явлением, что даже сделалось предметом школьных риторических упражнений (декламаций). «Я не всегда был соседом богатого человека,— читаем мы, например, в одной из «Декламаций» псевдо-Квинтилиана. — Вокруг меня жили по многочисленным дворам одинаково зажиточные собственники, под- дерясивавшие между собой дружеские отношения и хозяйничавшие на своих небольших участках. Но как изменилось все это теперь! Земля, прежде питавшая всех граждан, представляет собою теперь единую обширную плантацию, принадлежащую одному богатому аладель- цу. Его имение увеличилось со всех сторон. От поглощенных им крестьянских дворов ничего не осталось, отеческие святыни разрушены. Прежним владельцам пришлось с домашними богами, женами и детьми отправиться на чужбину. Все кругом на далекое расстояние обратилось в однообразную пустыню...
Владения богача со всех сторон окружают меня, как стена: здесь вилла богача, там его поля, здесь его виноградники, там его леса и пастбища. И я охотно переселился бы, но не могу наши такого места, где моим соседом не был бы какой-нибудь магнат. Повсюду наталкиваешься на впадения магнатов. Они не довольствуются расширением своих поместий, доводя их до размеров территорий, некогда принад лежащих целым племенам, границами которых служат реки и горы, но захватывают еще и епдаленные горные пустыни и леса. Эти захваты кончаются лишь там, где один магнат наталкивается на другого».
Земельная концентрация имела место также и в провинциях, хотя и не в одинаковой мере.
Классической страной магнатского землевладения считается римская провинция Африка, где магнатские поместья (сальтусы) занимали территории, на кото: рых прежде жили целые племена. Составитель специального трактата «О земельных спорах» (De controversiis agrorum), Фронтин в I в. н.э. выделяет Африку как пример магнатского землевладения. «В Африке, — говорит он,— частные лица имеют поместья не меньшие размерами, чем государственные территории, даже больше того — многие сальтусы далеко превосходят территории (quin immo multis saltus longe maiores sunt territoriis)».
По словам Плиния Старшего, современника Фронтина, половина Африки принадлежала шести римским магнатам, павшим жертвой нероновского террора (sex domini semissem Africae possidebant, cum interfecit eos Nero princeps).
Межевые камни показывают, что имения римских сенаторов в большом количестве имелись в Апулии, Калабрии, Бруттии, Кампании и пр. К той же самой эпохе Нерона относится знаменитая, хотя, конечно, и сильно риторическая сентенция Плиния: «Латифундии уже погубили Италию, а в недалеком будущем грозят погубить также и провинции» (verum confitentibus latifundia perdidere Italiam iam vero et provincias).
Вытеснение мелких хозяйств крупными продолжалось и во II в., хотя и не с такой силой, как в I в. В виде примера можно сослаться на судьбу двух колоний римских ветеранов, некогда выведенных Суллой: Белей на севере и Беневента на юге. Колонии ветеранов составляли последний резерв мелкого и среднего землевладения, противостоящий латифундиям. Из 100 земельных собственников, записанных в ве- лейской таблице (земельном кадастре), земли 46 владельцев идут уже под вторую закладную. Из таблицы видно, что более крупные из велейских поселенцев владеют поместьями, составленными из многих мелких участков (coloniae), некогда бывших самостоятельными владениями. Упоминаемый в таблице Антоний Приск владеет, например, поместьем, сложившимся из 30 некогда самостоятельных владений, на что указывают прилагательные, присоединяемые к слову fundus (участок): fundus Vetutianus (участок Ветуция), fundus Acutium (участок Акуция), fundus Meccianus и т. д. Поместье Клавдия Прокула состоит из 10 усадеб, Меммия Приска — из 37 поместий, оцененных в 1 180 600 сестерций, братья Луций и Гай Ваннии за свои земли, пущенные под вторую закладную выручили 1 104 600 сестерций и т.д.
Размеры владений (в гектарах) | Велейя и Плаценция | Беневент | ||
В конце Республики | В начале II в. н.э. | В конце Республики | В начале II в. н.э. | |
До 5 | 58 | 6 | 57 | 47 |
6-10 | 23 | 19 | 27 | 18 |
11-15 | 7 | 4 | 8 | 9 |
16-25 | - | 7 | - | 4 |
26-50 | 1 | 3 | - | - |
51-100 | — | 9 | - | 2 |
Свыше
100 |
- | 2 | — | — |
Всего | 89 | 50 | 92 | 80 |
Наглядное представление о земельных изменениях велейской и беневентской колоний приблизительно за 100-летний период дает приводимая таблица числа владений, помещенная в «Истории античных рабовладельческих обществ» академика А. И. Тюмене- ва1. Земельная концентрация вызывалась не только экономическими, но также и другими причинами — политическими и психологическими, «красотой приобретения» (pulchritudo iungendi), по выражению Плиния Младшего. «Красота приобретения» станет тем более понятной, если иметь в виду, что многие сенаторы и всадники из боязни политического террора оставляли столицу, уезжали в свои поместья и там превращались в настоящих земельных сеньеров, предаваясь любимой страсти римлян — охоте, рыбной ловле, разведению диких зверей и вообще всем удовольствиям помещичьей жизни.
Многие ученые склонны даже преувеличивать в образовании латифундий императорского периода значение внеэкономических факторов. Так, например, известный германский историк Гейстерберг, автор сочинения о возникновении колоната, составившего эпоху в истории античной историографии, субъективный момент считал основным фактором земельной концентрации в Риме.
«Субъективные причины образования латифундий, — пишет Гейстерберг, — не были хозяйственными мотивами, они были направлены не на увеличение дохода и не на эксплуатацию, но исключительно на расширение владений. Гордость, высокомерие, властвование, военные, а не хозяйственные страсти служили побудительными причинами скопления земель».
Покидавшие свои бездоходные хозяйства земледельцы продавали или отпускали своих рабов, эмигрировали в провинции, вступали в армию или же уходили в большие города, опускаясь в ряды люмпен-пролетариата. «Посмотри, пожалуйста, эту массу людей, для которой тесны стены даже этого огромного города. Эта, не имеющая отечества, толпа собралась в Рим из муниципий, колоний и, наконец, со всего мира» (ех toto denique orbe terrarum confluxerunt)2.
Говоря о росте латифундий в императорский период, не следует, однако, как это иногда случается, слишком упрощать и схематизировать действительную картину. Прежде всего надо иметь в виду характер источников. Большую часть сведений о росте латифундий и разорении мелких производителей мы получаем из сочинений философов, риторов, поэтов и сатириков, склонных к обобщениям и преувеличениям. При более внимательном же чтении тех же самых писателей картина получается не столь схематичной и трагической. Можно с полным основанием утверждать, что ни в императорский, ни тем более в республиканский период никогда не было такого состояния, чтобы латифундии и сальтусы совершенно поглотили среднее и мелкое крестьянство. Средние и мелкие хозяйства существовали в течение всей римской истории, то сокращаясь, то снова возрождаясь. В поэзии, литературе и эпиграфике по разным поводам постоянно упоминаются средние и мелкие землевладельцы, хотя и не всегда возможно установить, идет ли речь о земельных собственниках или же об арендаторах. Между прочим, к разряду и средних и мелких землевладельцев принадлежали почти все известные нам поэты «золотого века»: Вергилий, Гораций, Тибулл, Марциал и др. Марциал, например, поставил себе цель какими бы то ни было средствами приобрести деньги и землю, и к концу жизни он был уже довольно состоятельным человеком, имевшим поместье средних размеров. Обеспечивая приличное существование в столице, земля доставляла в то же самое время приятный отдых среди сельской тишины, которым так дорожили современники Марциала, утомленные шумом большого города.
Примером мелкого трудового землевладельца-кре- стьянина может служить Симул в «Похлебке» Вергилия. Богатство Симула невелико: у него имеется некоторый запас хлеба, овощей и рабыня Симбалла, «дочь знойной Африки, с курчавыми волосами и пухлыми губами», одновременно слуга и подруга Симула. Необходимые денежные средства Симул получает от продажи продуктов своего сада и огорода, которые он на собственных плечах носит на ближайший рынок.