Рост латифундий и разорение мелких производителей в Древнем Риме

В общем масштабе сельского хозяйства Римской империи образцовые садово-огородные плантации занимали не много места. С утверждением принци­пата садово-огородные культуры расширяются в про­винциях и, напротив, постепенно сокращаются в Ита­лии. На место садово-огородных плантаций в Италии заступали экстенсивные луговые, лесные и зерновые хозяйства.

«Многие находят выгодным, — пишет Колумел­ла, — иметь луга и лесные хозяйства». Названные виды хозяйства, не требуя больших вложений капи­тала и организационных хлопот, обеспечивали хотя и не очень большой, но зато верный доход и допускали безграничное расширение владений. По расчету Ко- лумеллы, доходность виноградников в его время не превышала 6%, доходность же зерновых хозяйств в среднем равнялась 4% на затраченный капитал, т. е. была немногим ниже доходности виноградников.

Если к этому прибавить массу хлопот и риск, свя­занный с культурой винограда, то станет понятным, почему италийские землевладельцы предпочитали экстенсивные хозяйства интенсивным культурам. Императоры, стремившиеся уменьшить зависимость Италии от провинций, со своей стороны, поощряли культуру хлебов в Италии. Такого рода поворот в италийской экономике начался еще во время Второ­го Триумвирата, во время борьбы Октавиана с Секс- том Помпеем, желавшим заморить Италию голодом. Процесс земельной концентрации, начавшейся при Республике, еще более усилился при Империи.

Последующие императоры продолжали политику Октавиана Августа — поощрение зерновых культур. При Домициане был издан специальный декрет о за­прещении в Италии разведения новых виноградников и сокращении наполовину виноградных посадок в провинциях.

Как уже отмечалось выше, общеэкономическая конъюнктура как в Италии, так и в провинциях в пер­вые столетия нашей эры не была благоприятна для процветания среднего и мелкого землевладения. Вы­теснение мелких и средних хозяйств крупными, на­чавшееся при Республике, продолжалось также и при Империи. Распыление среднего и мелкого землевла­дения вызывалось рядом экономических и неэконо­мических факторов: 1) острой конкуренцией между хозяйствами и ма­лой доходностью сельского хозяйства; 2) ростом го­родов и политикой раздач и 3) широким развитием клиентеллы. «Продажный клиент, порхающий кругом вельможных порогов» (circum, volantis limina potentiorum)'.

В различной степени земельная концентрация, неотделимая от рабовладельческой системы, имела место во всех странах средиземноморского бассей­на, но с наибольшей силой она развернулась в Ита­лии, Сицилии, Африке и других провинциях с паст­бищным и зерновым хозяйством.

Общая и специальная литература Ранней империи, посвященная вопросам сельского хозяйства, полна сообщений и жалоб о катастрофическом разложении сельской демократии и поглощении средних и мел­ких хозяйств латифундиями. Данные о росте крупных поместий и о вытесне­нии ими мелких повсюду рассыпаны в сочинениях Го­рация, Колумеллы, Плиния, Гигина, Ювенала и др.

Колумелла, констатируя всеобщую страсть сво­их современников приобретать целые территории, указывает на «могущественных лиц» (potentiores possessores), владеющих целыми областями, которые они не могут объехать даже на лошади. Они предоставляют вытаптывать их скоту, опустошать зверям или же отдают в обработку своим должникам и закованным в цепи рабам.

«До каких же пределов, — восклицает Сенека, обращаясь к своим современникам, земельным маг­натам,—вы намерены расширять границы ваших вла­дений (quousque fines possessionum propagabitis?).

Поле, на котором мог прежде поместиться целый народ, в наше время тесно для одного владыки. До каких же пор вы намереваетесь простирать ваши пашни, если не удовлетворяетесь даже размером про­винций?».

«Богачи, придвигая один сальтус к другому и по­глощая мелких владельцев (de confiniis pauperibus exclusis), простирают свои владения до бесконечно­сти» (sine terminis riura latius porriget).

He менее потрясающую картину поглощения крупным землевладением мелкого находим в сатирах Ювенала и «Метаморфозах» Апулея.

Виллу другую себе, как деревни одной недовольно, Хочется также расширить границы, и большей и лучшей Кажется нива соседа; Topiyeuib ее ты и рощу.

Вместе с горой, что белеет от маслины, густо растущей. Если ж владельца нельзя одолеть никакою ценою,

То отощавших быков и голодный, ярмом утомленный Ночью скот по его зеленеющим пустишь колосьям... Трудно сказать, как много людей от этого плачет,

И как много поместий обида пустила в продажу.

В «Метаморфозах» Апулея (коней 11 в.) рассказы­вается о грабительских помыслах бога того посессора, покушающегося на владения своего бедного соседа².

Поглощение мелких собственников крупными в I в. стало столь частым явлением, что даже сделалось пред­метом школьных риторических упражнений (деклама­ций). «Я не всегда был соседом богатого человека,— читаем мы, например, в одной из «Декламаций» псев­до-Квинтилиана. — Вокруг меня жили по многочислен­ным дворам одинаково зажиточные собственники, под- дерясивавшие между собой дружеские отношения и хо­зяйничавшие на своих небольших участках. Но как из­менилось все это теперь! Земля, прежде питавшая всех граждан, представляет собою теперь единую обширную плантацию, принадлежащую одному богатому аладель- цу. Его имение увеличилось со всех сторон. От погло­щенных им крестьянских дворов ничего не осталось, отеческие святыни разрушены. Прежним владельцам пришлось с домашними богами, женами и детьми от­правиться на чужбину. Все кругом на далекое расстоя­ние обратилось в однообразную пустыню...

Владения богача со всех сторон окружают меня, как сте­на: здесь вилла богача, там его поля, здесь его виноградни­ки, там его леса и пастбища. И я охотно переселился бы, но не могу наши такого места, где моим соседом не был бы какой-нибудь магнат. Повсюду наталкиваешься на впа­дения магнатов. Они не довольствуются расширением сво­их поместий, доводя их до размеров территорий, некогда принад лежащих целым племенам, границами которых слу­жат реки и горы, но захватывают еще и епдаленные горные пустыни и леса. Эти захваты кончаются лишь там, где один магнат наталкивается на другого».

Земельная концентрация имела место также и в провинциях, хотя и не в одинаковой мере.

Классической страной магнатского землевладения считается римская провинция Африка, где магнатские поместья (сальтусы) занимали территории, на кото: рых прежде жили целые племена. Составитель спе­циального трактата «О земельных спорах» (De controversiis agrorum), Фронтин в I в. н.э. выделяет Африку как пример магнатского землевладения. «В Африке, — говорит он,— частные лица имеют поме­стья не меньшие размерами, чем государственные тер­ритории, даже больше того — многие сальтусы да­леко превосходят территории (quin immo multis saltus longe maiores sunt territoriis)».

По словам Плиния Старшего, современника Фронтина, половина Африки принадлежала шести римским магнатам, павшим жертвой нероновского террора (sex domini semissem Africae possidebant, cum interfecit eos Nero princeps).

Межевые камни показывают, что имения римских сенаторов в большом количестве имелись в Апулии, Калабрии, Бруттии, Кампании и пр. К той же самой эпохе Нерона относится знаменитая, хотя, конечно, и сильно риторическая сентенция Плиния: «Латифун­дии уже погубили Италию, а в недалеком будущем грозят погубить также и провинции» (verum confitentibus latifundia perdidere Italiam iam vero et provincias).

Вытеснение мелких хозяйств крупными продол­жалось и во II в., хотя и не с такой силой, как в I в. В виде примера можно сослаться на судьбу двух коло­ний римских ветеранов, некогда выведенных Суллой: Белей на севере и Беневента на юге. Колонии вете­ранов составляли последний резерв мелкого и сред­него землевладения, противостоящий латифундиям. Из 100 земельных собственников, записанных в ве- лейской таблице (земельном кадастре), земли 46 вла­дельцев идут уже под вторую закладную. Из табли­цы видно, что более крупные из велейских поселенцев владеют поместьями, составленными из многих мелких участков (coloniae), некогда бывших самостоятельными владениями. Упоминаемый в таб­лице Антоний Приск владеет, например, поместьем, сложившимся из 30 некогда самостоятельных владе­ний, на что указывают прилагательные, присоединя­емые к слову fundus (участок): fundus Vetutianus (уча­сток Ветуция), fundus Acutium (участок Акуция), fundus Meccianus и т. д. Поместье Клавдия Прокула состоит из 10 усадеб, Меммия Приска — из 37 по­местий, оцененных в 1 180 600 сестерций, братья Лу­ций и Гай Ваннии за свои земли, пущенные под вто­рую закладную выручили 1 104 600 сестерций и т.д.

Наглядное представление о земельных изменени­ях велейской и беневентской колоний приблизитель­но за 100-летний период дает приводимая таблица числа владений, помещенная в «Истории античных ра­бовладельческих обществ» академика А. И. Тюмене- ва¹. Земельная концентрация вызывалась не только экономическими, но также и другими причинами — политическими и психологическими, «красотой при­обретения» (pulchritudo iungendi), по выражению Плиния Младшего. «Красота приобретения» станет тем более понятной, если иметь в виду, что многие сенаторы и всадники из боязни политического терро­ра оставляли столицу, уезжали в свои поместья и там превращались в настоящих земельных сеньеров, пре­даваясь любимой страсти римлян — охоте, рыбной ловле, разведению диких зверей и вообще всем удовольствиям помещичьей жизни.

Многие ученые склонны даже преувеличивать в образовании латифундий императорского периода значение внеэкономических факторов. Так, напри­мер, известный германский историк Гейстерберг, ав­тор сочинения о возникновении колоната, соста­вившего эпоху в истории античной историографии, субъективный момент считал основным фактором зе­мельной концентрации в Риме.

«Субъективные причины образования латифун­дий, — пишет Гейстерберг, — не были хозяйственны­ми мотивами, они были направлены не на увеличение дохода и не на эксплуатацию, но исключительно на расширение владений. Гордость, высокомерие, власт­вование, военные, а не хозяйственные страсти служи­ли побудительными причинами скопления земель».

Покидавшие свои бездоходные хозяйства земле­дельцы продавали или отпускали своих рабов, эмиг­рировали в провинции, вступали в армию или же ухо­дили в большие города, опускаясь в ряды люмпен-пролетариата. «Посмотри, пожалуйста, эту массу людей, для которой тесны стены даже этого огромного горо­да. Эта, не имеющая отечества, толпа собралась в Рим из муниципий, колоний и, наконец, со всего мира» (ех toto denique orbe terrarum confluxerunt)².

Говоря о росте латифундий в императорский пе­риод, не следует, однако, как это иногда случается, слишком упрощать и схематизировать действитель­ную картину. Прежде всего надо иметь в виду харак­тер источников. Большую часть сведений о росте ла­тифундий и разорении мелких производителей мы получаем из сочинений философов, риторов, поэтов и сатириков, склонных к обобщениям и преувеличе­ниям. При более внимательном же чтении тех же са­мых писателей картина получается не столь схема­тичной и трагической. Можно с полным основанием утверждать, что ни в императорский, ни тем более в республиканский период никогда не было такого со­стояния, чтобы латифундии и сальтусы совершенно поглотили среднее и мелкое крестьянство. Средние и мелкие хозяйства существовали в течение всей рим­ской истории, то сокращаясь, то снова возрождаясь. В поэзии, литературе и эпиграфике по разным пово­дам постоянно упоминаются средние и мелкие зем­левладельцы, хотя и не всегда возможно установить, идет ли речь о земельных собственниках или же об арендаторах. Между прочим, к разряду и средних и мелких землевладельцев принадлежали почти все из­вестные нам поэты «золотого века»: Вергилий, Гора­ций, Тибулл, Марциал и др. Марциал, например, по­ставил себе цель какими бы то ни было средствами приобрести деньги и землю, и к концу жизни он был уже довольно состоятельным человеком, имевшим поместье средних размеров. Обеспечивая приличное существование в столице, земля доставляла в то же самое время приятный отдых среди сельской тиши­ны, которым так дорожили современники Марциала, утомленные шумом большого города.

Примером мелкого трудового землевладельца-кре- стьянина может служить Симул в «Похлебке» Верги­лия. Богатство Симула невелико: у него имеется неко­торый запас хлеба, овощей и рабыня Симбалла, «дочь знойной Африки, с курчавыми волосами и пухлыми гу­бами», одновременно слуга и подруга Симула. Необ­ходимые денежные средства Симул получает от прода­жи продуктов своего сада и огорода, которые он на соб­ственных плечах носит на ближайший рынок.