Римский гражданский процесс и его разновидности. Легисакционный процесс

Римский гражданский процесс исторически включал в се­бя три разновидности: легисакционный (с древнейших вре­мен (Lex XII tabularum) до середины II в. до н. э. (окончательно до 17 г. до н. э.), формулярный (17 г. до н. э. — 342 г. н. э.) и экст­раординарный (эпоха Империи в целом). Об особенностях каждого из них подробнее будет рассказано ниже. Следует от­метить, что любой судебный процесс представляет собой определенный алгоритм развития событий и совершения юри­дически значимых действий, в котором его варианты зависят от действий или бездействия сторон, решений претора и (или) судьи. Обычный порядок рассмотрения судебных споров в эпо­ху Республики назывался ordo judiciorum privatorum. Пер­вым типом судебного процесса по частноправовым спорам в Риме был легисакционный процесс. Он берет свое начало еще в эпоху архаического права, же юристы классического пе­риода в точности не знали о происхождении названия legis actiones, в частности Гай так писал об этом: «Иски, которые были в употреблении у древних, назывались legis actiones, потому ли, что были установлены законами, так как в то вре­мя не были еще в употреблении преторские эдикты, которые ввели новые иски, или потому, что в исковых формулах вос­производились слова и выражения закона и потому считались неизменными, подобно тому, как и сами законы» (Instit. IV. 11). Помпоний так определяет их: «Sunt legis actiones, quae for-mam agenda continent». Древнейшее гражданское правосудие у большинства народов древности отличалось уголовным ха­рактером; его руководящим началом служила месть; взыска­ние, к которому присуждалась проигравшая сторона, имело значение наказания, обычно в форме личной расправы или денежного штрафа. Наказание следовало независимо от того, действовал ли нарушитель права умышленно или неумыш­ленно; различие преступления и простого правонарушения еще не было известно; степени вины не различались, и идея вины не руководила гражданским судом в это древнее время. Участниками судебного процесса legis actiones были только римские граждане: «Nemo alieno nomine lege agere potest» (Ul-pianus). Процесс сопровождался строго определенными, тор­жественно произносимыми формулами и символическими действиями (gesta), которые открывали спор.

Самодеятельность тяжущихся выразилась по преиму­ществу в судопроизводстве квиритского права (per legis actiones); лишь немногие следц этого начала (например, in jus vocatio) перешли в формулярное судопроизводство. С по­мощью legis actiones решались споры, основанные только на jus civile. Создателями процессуальных норм и их исполните­лями были pontifices, ревностно оберегавшие их от популяри­зации. Гай пишет, что «если кто-либо отыскивал вознаграж­дение за поврежденные виноградные лозы, называя их лоза­ми, то отвечали, что он проиграл иск, так как должен был назвать лозы деревьями на том основании, что Законы XII таб­лиц, согласно которым давался иск по поводу срезанных лоз, говорит вообще о подрезанных деревьях» (Ibid. IV. 12). Когда не соблюдена форма, делается вывод о недействительности действия («Non observata forma, infertur adnullatio actus»). «Такой формализм был обусловлен духом времени. Кроме того, он находил для себя особое основание в отношении судо­производства к Законам XII таблиц. Во избежание произвола со стороны судящей власти было принято, что допускаются только иски, которые установлены этими законами. При гру­бости языка и мысли это повело к полному параллелизму по­становлений закона и исковых формул; в последних воспро­изводились рабски слова и выражения закона. О чем не гово­рил закон, о том не следовало говорить и на суде; что закон постановлял в известных словах, то в тех же самых словах следовало выражать и в исковой формуле. Может быть, и сам законодатель, формулируя свои постановления, пользовал­ся языком исковых формул, сложившихся до него; но как ско­ро они вошли в закон, они стали авторитетным источником для судоговорения. Отсюда и самое судопроизводство называет­ся legis actio... Будучи культом слова, формализм вынуждает людей к обдуманности при произнесении слов: одно слово мо­жет погубить человека навеки. Формализм воспитывает в уме человека ассоциацию идей, которой принадлежит важная роль в последующей истории права, — именно ассоциацию идеи произнесенного слова с идеей права и обязанности, осно­ванных на этом слове. В древнейших формах (манципация, in jure cessio) слова произносятся теми лицами, которые приоб­ретают права. Здесь форма сделок сохраняет еще характер самоуправства, права как бы захватываются самим приобре­тателем: недаром слова его сопровождаются выразительны­ми телодвижениями, имеющими тот же смысл»¹.

Всего известно было 5 видов данного процесса, в том чис­ле 3 с помощью иска. В таком виде передает их нам Гай. Он перечисляет отдельные формы уже не в порядке их историче­ского появления, но в другом, .в соответствии с той важностью, которая принадлежала каждой из них впоследствии. Место судебных актов определено было точно. Так, происходящее перед магистратом должно совершаться в комициуме, за ис­ключением случаев, когда это невозможно (например, при спо­ре о недвижимости); но в таком случае магистрат, отправля­ясь в другое место, сообщает ему особое значение. Точно так же определено было и время. Судоговорение перед магистра­том может происходить лишь в известные дни: одни из них (dies fasti, 40 дней в году) все предназначены для этого, дру­гие — только в часы, свободные от исполнения религиозных церемоний (dies intercisi) или от народных собраний (dies comitiales, 190 в году); наконец, в известные дни (dies nefasti) судоговорение перед магистратом вовсе не допускается. За­коны XII таблиц определяли пределы судебного дня: до полуд­ня открывается разбирательство, опоздавший в суд к полуд­ню подвергается всем последствиям неявки; с заходом же солнца заканчивается судебный день.

Самым древним из всех видов данного процесса был legis actio sacramento in rem (процесс о принадлежности вещи пу­тем внесения залога). С его помощью рассматривали практи­чески любые притязания: patria potestas, manus, mancipium, dominium, libertas. Личные требования защищались с помощью legis actio in personam. Данная форма становится постепенно общей формой для разрешения самых разнообразных споров. В своем развитом виде она охватывала собой: rei vindicatio, иск для защиты права собственности на вещь, владение кото­рой потеряно; vindicatio in libertatem как иск для защиты сво­боды лица, мнимо числящегося в рабах (этот иск предъявля­ется не тем лицом, о свободе которого идет спор, но кем-либо из посторонних (adsertor libertatis); противоположность со­ставляет vindicatio in servitutem, когда/лицо, мнимо числяще­еся свободным, объявляется чьим-либо рабом; adsertor libertatis выступает здесь защитником); hereditatis vindicatio или petitio — иск для отыскания наследства; vindicatio servitutis — иск для защиты прав на сервитуты; actio negato-ria — для защиты прав собственности против различных при­тязаний, ограничивающих его; иск для защиты прав, выте- кающих из отцовской власти, мужней власти, власти над ка­бальными и над женщинами, которые состоят под опекой.

Ряд личных исков или исков Для защиты прав по обяза­тельствам. Из них известен нам только один случай: actio de arboribus succisis. Защищались только обязательства, имевшие своим содержанием передачу определенной величины (dare). Иски принимались только с определением точного размера требования (certum). Кто просил больше, чем следовало (plus petitio), тот проигрывал свой иск сполна. Сущность данного про­цесса нагляднее всего показывает спор о праве собственности на вещь. Большинство процессов legis actiones состояли из 2 ста­дий. Римская магистратура не знала разделения властей, и каждый магистрат cum imperio имел гражданскую юрисдик­цию. Однако практика установила разделение функций, и с уч­реждением городского претора гражданская юрисдикция со­средоточилась в его руках. Перед названными лицами проис­ходит процесс in jure — в торжественной форме. Назначение этой части процесса состоит в том, чтобы констатировать, в чем именно состоят притязания сторон; заканчивается она контес­тацией тяжбы. На 1-й стадии (in jure, apud praetorem) магист­рат, которым чаще всего был претор, предварительно разби­рал спор сторон. Обе стороны являлись к нему, принося пред­мет спора; для недвижимости достаточно было принести часть стены дома или кусок земли.

Стороны поочередно заявляли о своих правах на эту вещь, совершая ее виндикацию. Вначале истец (actor), держа в руке прут (vindicta, festuca) брался за вещь и произносил торжественную формулу, в которой утверждал, что эта вещь его: «Наес res mea esse aio jure Quiritium», дотрагивался до нее прутиком. Затем то же делала другая сторона. При споре о недвижимостях наложение рук (rhanum consertio) заменя­лось другим обрядом: стороньг старались выгнать друг друга из спорных владений (deductio). Co временем, с расширением римской территории, точное соблюдение этого обряда стало представлять затруднения сначала для претора, а потом и для самих сторон, вследствие чего deductio подверглась преобра- зованиям и под конец, по-видимому, исчезла совершенно. Вин­дикация не была ограничена ни местом нахождения вещи, ни временем (кроме давности), ни лицом и имела отношение про­тив всех и каждого, у кого находится вещь; спорная вещь при­носится в суд, или, если спор шел о недвижимости, суд идет к ней. Истец, для того чтобы доказать свое право, должен до­казать законное приобретение им вещи и правильность всех предыдущих переходов вещи из рук в руки. Ответчик, в свою очередь, может доказать свое право не иначе, как выяснив в свою пользу весь ряд передач вещи. В древности в этих слу­чаях главным и единственным способом доказательства слу­жили свидетели. Первоначальный тип подобного процесса мог выработаться только применительно к предметам, обладаю­щим некоторой внешней индивидуальностью, легко распо­знаваемых и запоминаемых, а такими именно были res mancipi и притом только они. Претор, видя это, считал, что одна и та же вещь в принципе не может быть одновременно у обеих сторон на праве собственности, и приказывал им оставить ее. Далее стороны предлагали друг другу внести за вещь денежный за­лог — sacramentum; при стоимости предмета спора до 1000 ас-сов они вносили 500 ассов, при иной стоимости — до 50. Раз­мер сакраментальной суммы точно был определен в Законах XII таблиц. Это постановление было сделано или с целью огра­ничить произвол понтификов и магистратов при назначении сакраментальной суммы, или- потому, что в эпоху издания XII таблиц вводились в обращение металлические деньги и нужно было перевести на них старые размеры, 5 быков и 5 баранов. Такие большие суммы залогов поначалу были не­доступны малоимущим гражданам; позже было разрешено ручаться за уплату стороной этого залога, даже в случае про­игрыша ею спора (praedes sacramenti). Sacramentum уплачи­вался первоначально до начала, потом же — по окончании про­цесса, причем обе стороны обеспечивали исправную уплату представлением поручителей.

Взысканные деньги хранились сначала в храмовой казне (pons Publicius), впоследствии же (lex Papiria 288 г. до н. э.) они передавались в государственную кассу, но употреблялись на религиозные расходы. Sacramentum послужило прототипом для образования нескольких позднейших форм судебного взноса — sponsio poenalis и sponsi praeiudicialis. В древней­шие времена sacramentum означало клятвенное предание са­мого себя божественной мести в случае проигрыша процесса (damnus esto); позже его стали заменять очистительной жерт­вой в виде 5 голов крупного рогатого скота или 5 овец, посту­павших в республиканскую казну (aerarium). С появлением в обороте металлических денег sacramentum стал выражать стоимость процессуального залога. Sacramentum составляет наиболее характерную особенность этого судопроизводства. Это плата, с помощью которой стороны привлекают предста­вителя божества к разрешению их споров, средство, которым они заинтересовывают его в своем споре. Такое значение сак-рамента проявляется в самой постановке вопроса о судебном решении. Предмет судебного решения — не разрешение су­дебного вопроса, интересующего тяжущихся; в сакрамен­тальном судопроизводстве судья разрешает вопрос, чей sacramentum справедлив л чей — несправедлив, и далее сто­ронам представляется уже самим определить, кто из них прав и не прав по существу дела. Это довольно безразличное отно­шение суда к тяжбе впоследствии, с упрочением в положе­нии суда, изменяется, когда суд становится органом общест­венной и государственной власти; sacramentum получает тог­да значение судебного налога, и изглаживается память о его прежнем значении. После внесения сумм залога претор при­суждал владение вещью одной из сторон, которая должна была дать гарантию другой стороне, что выдаст ей вещь со всеми плодами в случае проигрыша процесса. Такой поручитель мог быть 'и доверенным лицом сторон, которому они сообща пере­давали на хранение спорную вещь, чтобы никто не смог ею распорягкаться на то время (praes litis et vindiciarum). Такое лицо было условным держателем вещи (possessor ad interdic-tum); оно гарантировало, что будет пользоваться вещью во время всего процесса, не умаляя ее ценности, и обязывалось выдать эту вещь победителю процесса вместе с плодами. В случае нарушения этого обязательства ответственность за то несли сами поручители. Выигравшая сторона получала по отношению к такому держателю actio depositi sequestraria. Стороны в присутствии свидетелей окончательно определя­лись с предметом спора; сама эта процедура получила назва­ние litis contestatio «контестация (засвидетельствование) тяжбы». Она была торжественным актом, который совершался тяжущимися перед свидетелями. Этим актом спорные отно­шения сторон устанавливались jb том виде, как они выясни­лись перед магистратом, и сами тяжущиеся (в особенности ответчик), обязывались подчиниться судебному решению, выносимому судьей на основании выясненного. Конечно, и в этом случае добровольное подчинение тяжущихся суду действительно не было вполне добровольным.

Это была только форма, в которой выражалась сущест­вующая, помимо этого, обязанность тяжущихся подчиниться правильному государственному суду; но существование та­кой формы объяснится только в том случае, если допустить, что в глубокой древности она соответствовала своему содер­жанию. В то время контестация тяжбы была добровольным актом в действительном смысле этого слова, по крайней мере она представлялась таким по отношению к судящему понти­фику. После этого претор назначал сторонам судью. Понти­фик или судья, назначенный от него, судил потому, что сами стороны отдавали свое дело на его суд. Этим завершалась пер­вая стадия. Фактически стороны после litis contestatio теряли свои материальные права на предмет спора и приобретали процессуальные для доказательства правоты своих утверж­дений. Контестация иска отменяет первоначальные отноше­ния тяжущихся и устанавливает взамен их новые, по смыслу произнесенных торжественных формул. Далее, после со­стоявшейся контестации иска ответчик не может освободить себя от ответственности простым исполнением того, что он должен был сделать в пользу истца до контестации. После этого момента истец вправе требовать от ответчика удовле- творения в тех размерах, которые может установить судеб­ное решение, т.е. с возмещением всех штрафов; исполнение по обязательству, последовавшее .после контестации, не из­бавляет ответчика от всей тяжест судебного решения.

Наконец, еще одно значение соединилось с контестацией тяжбы. С момента контестации наступают те юридические по­следствия, которые связываются с фактом процесса. Каждый процесс составляет нечто неопределенно продолжительное; необходимо остановиться на каком-либо одном моменте и при­знать его тем моментом, с наступлением которого процесс признается осуществившимся, и litis contestatio признается таким моментом. Так, например, ответственность добросовест­ного владельца за доходы, приобретенные от спорной вещи, увеличивается с момента litis contestatio; с того же момента прерывается течение исковой давности; иск, не подлежащий наследованию, теряет это свое свойство и переходит к наслед­никам и т.п. Lex Pinaria de legis actione (V в. до н. э.) откладывал в целях примирения назначение третейского судьи на 30-й день после изложения дела сторонами. На 2-й стадии (in judi-cio, apud judicem) назначенный претором судья устанавливал, чей залог более справедлив, для чего он решал сам судебный спор. Первоначально судьи были своего рода помощниками магистрата. И в более поздние времена претор разбирал дела по существу, когда его несложные обстоятельства были ясны с первого взгляда.

Судья в спорах такого рода — третейский судья, который дает не больше того, что у него требуют, не будучи лично вов­се заинтересован ни в самом споре, ни в том или другом его исходе, ни, наконец, в самой необходимости судебного разби­рательства вместо расправы без суда. Словом, этот судья — не представитель государственной или общинной власти, но постороннее частное лицо. Таким его положением обуслов­ливаются две характерные черты древнейшего гражданского судопроизводства: самодеятельность тяжущихся при отно­сительно пассивном отношении судьи к процессу и доброволь­ное по виду подчинение сторон судебной власти. Судья-понтифик не навязывал своих приговоров тяжущимся, он высту­пал не иначе как по их призыву и немедленно отступал от раз­решения спора, как только сам спор устранялся каким-либо обстоятельством. Например, одна из сторон подтверждала свои заявления присягой, или же ответчик признавал пра­вильность притязаний истца. Судебный приговор разрешал только этот спорный вопрос, никакие другие вопросы с ним не связывались. Судебное решение исполнялось в натуре: выиг­равшая сторона брала себе присужденную ей вещь, и этим заканчивались ее расчеты с противником. Никаких других расчетов, осложняющих главное, основное требование вин­дикации — возвращение вещи — старое право не знало. Даже расчет за ухудшение вещи, которое произошло во время са­мого процесса (если в это время вещь находилась у против­ника), выигравшая сторона вела не с самим противником, а с особыми поручителями. Если проигравший отказывался выдать спорную вещь, то в ходе процесса о денежной компен­сации (judicium Cascellianum sive secutorium) победитель мог ее истребовать.

Понтифику не нужно никакой внешней силы, чтобы осу­ществить свои приговоры. Он высказывал их, не заботясь об их применении, но само происхождение его приговоров обес­печивалось их громадным авторитетом, авторитет же обес­печивал их осуществление. Это был уже не авторитет, осно­ванный хотя бы отчасти на кулаках, каков авторитет поручи­телей; авторитет понтифика — исключительно духовный, нравственный. Его приговор — только мнение (sententia, pronunciatio), высказанное по данному делу. И более позднее судебное решение продолжает называться sententia, сохра­няя, таким образом, в своем названии воспоминание об офи­циальной необязательности, когда-то присущей ему. Это свой­ство древних приговоров не мешало, однако, тому, что им по­виновались беспрекословно; римляне очень рано научились ценить мирный разбор своих распрей и предпочитали его междоусобице. В случае неповиновения высокому авторите­ту понтифика вся община могла оказаться готовой восстать, как один человек, против ослушника и кулаками принудить его к повиновению. Решение понтифика исполнялось теперь не только в силу своего внутреннего авторитета, но и на осно­вании принуждения, которому покровительствовала государ­ственная власть¹.

Следующей разновидностью этого процесса был legis actio per judicis arbitrive postulationem. К сожалению, мы знаем о ней весьма мало, поскольку в рукописи Гая испорчено все место, посвященное сообщению об этой разновидности про­цесса. До нас дошло только одно название этого иска, о сущест­вовании которого мы знаем потому, что он упоминается Гаем в числе пяти форм судопроизводства per legisactiones, да еще одна формула в собрании формул Валерия Проба которая, по-видимому, относится к этому иску. Эта формула изобра­жена литерами: Т (Р?) I. A. U. P. U. D. и обозначает (за исклю­чением первой литеры, начертание и значение которой спор­но) следующее: «... judicem arbitrumue postulo uti des». Назва­ние формы отчасти указывает на ее существо. Характерная черта ее состояла в том, что истец обращался к магистрату с требованием назначить, особого судью (judex) или посред­ника (arbiter) для разбора дела. Торжественная формула та­кого обращения, вероятно, и записана Валерием Пробой. Вся форма была известна, может быть, уже в Законах XII таблиц, поскольку уже этому Закону приписываются постановления о назначении посредников для разбора межевых споров или для регулирования стоков дождевой водьь Обращение к пон­тификам принесло бы в таких делах мало пользы, потому что в них предметом спорного вопроса были не столько права тя­жущихся, сколько осуществление их прав на деле.

Например, в межевом споре тяжущиеся спорят обыкно­венно не о размере принадлежащих им прав, но о том, как надо провести межу в натуре. Частный гражданин в качестве су­дьи мог быть полезнее любого понтифика. Вся форма, конечно, не чужда была формализма, но он не достигал здесь той искусственности и тонкости, с которыми культивировали его понтифики. Торжественная процедура могла быть здесь ко­роче, чем в сакраментальной форме, и проигрыш дела не со­провождался штрафом вроде sacramentum. Предположив в legis actio per judicis postulationem такие свойства, можно до­пустить, что магистратура легко могла воспользоваться этой формой для расширения своей юрисдикции за счет юрис­дикции понтификов. Весьма вероятно, что с учреждением в 367 г. особого претора legis actio per iudicis postulationem ста­ло его главным орудием, которое по мере своего применения к новым случаям удачно конкурировало с сакраментальной формой судопроизводства, подрывая ее исключительное зна­чение. Итак, согласно Законам XII таблиц legis actio per judicis postulationem применялся для защиты обязательств из уст­ных договоров (sponsio, stipulatio), затем для actio familiae er-ciscundae; согласно lex Licin(n)ia он стал применяться и для communi dividundo. Если ответчик в таких спорах отвергал притязания истца, то последний без формальностей и без sacramentum предлагал претору назначить сторонам судью или арбитра. Удовлетворение абстрактных притязаний, ко­торые основывались на нормах цивильного права, проходило в кондикционном процессе (legis actio per condictionem).

Истец предлагал ответчику, отвергавшему его притяза­ния, снова явиться к претору в .30-дневный срок (die condicto) для назначения судьи. В этой судопроизводственной форме, возникшей много лет спустя после издания Законов XII таб­лиц, проигравший платил противнику одну треть спорной суммы (sponsio или restipulatio tertiae partis). Sacramentum здесь не было, стороны же заключали, как правило, sponsio et restipulatio tertiae partis, после чего штраф доставался выиг­равшей стороне. Подробности дальнейшей регламентации (retrospecto) действий сторон приводит Гай (Instit. IV. 19-24). Lex Calpurnia de legis actione (после 204 Г; до н. э.) распростра­нил legis actio per condictionem на любые certa res, а не только на деньги. Процедура legis actio per condictionem должна была послужить претору главным орудием в дальнейшем разви­тии права. По свидетельству Гая, который уже не помнил о причинах введения этой формы иска, она была установлена двумя законами. Lex Silia («243 i. до н. э.) установил ее для взыскания по требованиям определенной суммы денег (condic-tio certae creditae pecuniae); lex Calpurnia («240 г. до н. э.) — для взыскания по требованиям определенного количества предметов другого рода (condictio triticaria). Как и в сакрамен­тальной форме судопроизводства, предмет требования дол­жен был определяться точно (certum).

Совершенно своеобразная черта новой формы иска со­стояла, по-видимому, в том, что ею не требовалось точное обо­значение основания иска (causa), т.е. точное обозначение того отношения, по которому происходило требование. Было до­статочно, если истец просто утверждал, что ответчик должен ему столько-то, не обозначая, как именно возник этот долг: из стипуляции, из займа или иным путем. Эта отвлеченная фор­ма иска содействовала развитию обязательственного права, давая претору возможность оказывать в форме legis actio per condictionem судебную защиту обязательствам, вновь нарож­давшимся в обороте. Позднее из этого источника развилась кондикция (condictio) или отвлеченный иск для защиты обя­зательств.

Долговые споры в суде чаще всего разбирались в процес­се через наложение руки (legis actio per manus injectionem), процедура которого подробно регламентирована Законами XII таблиц. Истец сам звал ответчика в суд, произнося, веро­ятно, особую назначенную для того формулу. Ответчик, где бы ни застал его истец (кроме собственного жилища ответчи­ка), обязан был немедленно повиноваться такому призыву. В случае непослушания истец прибегал к содействию пособ­ников-свидетелей. Вероятно,, они призывались из числа лиц, бывших поручителями по сделке, по которой истец обращал­ся к суду; призванные пособники арестовывали ответчика. Принуждение над ним разрешалось законом особенно выра­зительно в том случае, если и после призыва пособников он скрывался или бежал от суда. Ответчика больного или дрях­лого истец обязан был довезти до суда на вьючном животном или в обыкновенной повозке. Могло случиться, что кто-либо вступится за ответчика и пойдет за него в суд (vindex); тогда ответчик освобождался от личной явки.

Форма призыва в суд, несомненно, была родственна судо­производству посредством наложения руки. Скорее всего, порядок призыва в суд вырос из этого последнего, когда в этом появилась необходимость, т.е. когда гражданский суд был пе­ренесен в ведение представителей государственной власти. Через 30 дней после вынесенного судебного решения или при­знания долга кредитор, вероятно, в сопровождении лиц, ко­торые были поручниками по займу (nexum), снова вызывал должника в суд и налагал на него руку, произнося соответ­ственные случаю торжественные слова. В этих словах выра­жалось полное осуждение ответчика: он был осужден уже самой сделкой, одобренной пособниками, а потому не имел права защищаться самолично. Должнику надлежало беспре­кословно повиноваться кредитору, склоняясь перед автори­тетом пособников, сопровождавших этого последнего. С этого момента такой должник терял возможность самостоятельно защищаться, и только с помощью заступника (vindex) он мог освободиться от суммы долга.

В противном случае претор фактически предоставлял кредитору полную власть над _гдолжником, которого тот мог увести к себе домой, заковать в оковы (весом не менее 15 фун­тов (1 фунт — 367 г)) и в течение 60 дней требовать возврата или отработки суммы долга. За должника мог заступиться кто-либо из посторонних; это виндекс (vindex). Такой за­ступник являлся представителем родовых и семейных уз, свя­зывавших римских граждан; он принимал заступничество в хозяйственных и нравственных интересах своего рода и семьи. Виндекс замещал должника и открывал процесс с кредито­ром; в случае проигрыша дела заступник, не облегчая участи должника, сам осуждался к уплате долга, существование ко­торого так неудачно оспаривал. Дальнейшие подробности были установлены окончательно, вероятно, только XII таб­лицами. За 3 дня до окончания этого срока кредитор выводил его к претору и публично объявлял сумму его долга в надеж­де на помощь заступника. Если и за эти 3 дня никто за долж­ника не заступался, то кредитор мог продать его в рабство (venditio trans Tiberim) или убить; сокредиторы могли отре­зать любую часть его тела. Как свидетельствует писатель II в. Авл Геллий, автор компендиума «Аттические ночи», «я не читал и не слыхал, чтобы в старину кто-нибудь был разруб­лен на части». Тит Ливии повествует о том, как некий Марк Манилий заступился за одного героического центуриона, ко­торого осаждали кредиторы. Самоуправство кредитора было ограничено законом Петелия 326 г., запретившего подобные действия; отныне должник отвечал перед кредитором только своим имуществом в пределах возможного (beneficium com-petentiae). Это была новая победа государственного начала и смягчившихся нравов над началами личной расправы и уго­ловного возмездия в гражданском праве. Вместе с тем это был новый шаг вперед на пути индивидуализирования имущества. По-видимому, с этого времени кредитор получил возможность удовлетворить "свои требования имуществом должника, чему прежде препятствовал семейный характер имущества¹. Од­нако еще во времена раннего принципата даже у претенден­тов на императорский пост было живо опасение стать жерт­вой самоуправства кредиторов: «Кроме обиды, его (Отона — ММ.) толкали на это огромные долги: он откровенно говорил, что ежели он не станет императором, то ему все равно, погиб­нуть ли от врага в сражении или от кредиторов на форуме» (Suet. Oton. 5.2). Позже legisactio per manus iniectionem, поми­мо своего древнейшего назначения — взыскания долгов по зай­му, стал употребляться как форма исполнительного судопро­изводства для взыскания вообще по судебным решениям. Ког­да дело заканчивалось судебным признанием или судебной присягой, его считали тождественным судебному решению. В древнейшей форме ответчик был «damnatus», в новой же он считался как «judicatus». Первое качество определялось авторитетом свидетелей-судей при совершении сделки (пе-xum), второе исходило от авторитета государственной вла­сти. Соответственно новому назначению была изменена тор­жественная формула, которую произносил истец. Вместо слов «quod tu mihi damnatus es», которыми начиналась формула при взыскании по nexum, произносились слова «quod tu mihi judicatus es». Но это обращение в исполнительную форму не уменьшило самостоятельного значения legisactio per manus iniectionem; примечательно, что область его применения про­должала расширяться по крайней мере до конца II столетия до н. э.

В некоторых случаях ответчику было дозволено защищать­ся самому без посредства виндекса. Гай приводит два примера. По lex Marcia (351 г. до н. э.) manus iniectio дана в такой форме должнику против ростовщика для взыскания установленного штрафа quadruplum, и по lex Furia testamentaria («109 г. до н. э.) ее получил наследник против тех лиц, которые получили отка­зы по завещанию свыше 1000 ассов, не имея на то права. Новая форма — с защитой ответчика без посредства виндекса — назы­валась legis actio per manus iniectionem puram, и в противопо­ложность ей предшествующие случаи, с защитой через посред­ство виндекса были legis actio per manus iniectionem pro judicato, потому что в них ответчик приравнивался к лицу, присужден­ному судебным решением, и не мог защищаться сам. В этих по­следних случаях в торжественной формуле иска, которую про­износил истец, стояли слова «pro judicato», которые выбрасыва­лись из формулы legis actio per manus iniectionem puram. Это было важным нововведением в развитии торжественного самоуправ­ства. Исчезновение виндекса окончательно обращало manus iniectio в судебную форму; судебное разбирательство наступа­ло беспрепятственно, как только ответчик прекословил истцу.

Только lex Vallia («I в.) сделал устранение виндекса об­щим правилом, из которого были оставлены два исключения.

Виндекс был необходим для защиты в форме исполнительно­го судопроизводства и в случае, предусмотренном в lex Publilia.

Последней, быстро вышедше из употребления, разно­видностью легисакционного процесса стало внесудебное при­нудительное взыскание имущества должника (legis actio per pignoris capionem), которое разрешалось в исключительных случаях (aes equester, hostia): при требованиях публиканов, платы за нанятое вьючное животное (собственник на эти сред­ства организовывал жертвенный пир — Cato. De agric. 132-132), при выплате солдатского жалования. Кредитор произ­носил перед свидетелями предписанную формулу и само­управно отбирал ту или иную вещь должника, оказывая тем самым на него давление. Эти действия разрешались без долж­ника и в dies nefasti. Так взыскивал солдат свое жалованье с ли­ца, которое было обязано уплатить его по назначению трибу­на, заведующего кассой (aes militare); так же взыскивались с вдов и сирот, обложенных военным налогом, деньги на по­купку, снаряжение (aes equestre) и содержание (aes hordiari-шп)коня. Закон XII таблиц назначил тот же порядок для взыс­кания покупной суммы за жертвенное животное и наемной платы, предназначенной к пожертвованию в пользу храмо­вой казны. Впоследствии откупщики податей (публиканы) взыскивали тем же путем подати. Таким образом, в этом про­цессе учитывались и личный, и публичный интересы креди­тора.

Идея разбора гражданских дел государственной властью была несовместимой с представлением о каком-либо другом органе правосудия. С этой точки зрения вышеописанные фор­мы и называются самоуправством. Что касается позднейших римских юристов, то они не причисляли призыва в суд (in jus J vocatio) к числу «законных» форм в техническом смысле этого эпитета (legis actio), что вряд ли делалось древнейшими юри­стами. По свидетельству Гая, некоторые из его современников поступали таким же образом с legisactio per pignoris capionem, потому что эта форма до конца своего исторического существования сохранила внесудебный характер в позднейшем зна­чении этого слова.

Точно не известно, когда именно гражданская юрисдик­ция окончательно перешла из рук понтификов в руки маги­страта. Можно предположить следующее: контроль над фор­мами самоуправства (manus iniectio, pignoris capio) с самого своего возникновения принадлежал светским органам; точ­но так же две новые формы состояли под их ведением. С воз­никновением одной из них связано, должно быть, учрежде­ние городской претуры (367 г.). Когда таким вот образом свет­ская юрисдикция окрепла, к ней перешло и сакраментальное судопроизводство. Сакрамент стал поступать не в храмовую кассу, а в государственную казну. Государственная власть, вступив в область гражданского правосудия, не уничтожи­ла народного элемента. Напротив, представители государ­ственной власти соединили в этом случае свою деятельность с представителями народа. Это выразилось в разделении органов правосудия на два отдела (jus и judicium), и в соот­ветствующем разделении самого судопроизводства на про­цесс in jure и на процесс in judicio. Римский формализм не был продуктом одной народной жизни, и в образовании его участвовал еще и другой фактор — сознательная работа римской юриспруденции.

Расширение товарооборота Рима и вовлечение в него перегринов вскоре выявили все неудобства легисакцион­ного процесса. Гай так описывал произошедшие перемены в судопроизводстве Рима: «Но все эти судопроизводствен­ные формы мало-помалу вышли из употребления, так как вследствие излишней мелочности тогдашних юристов, ко­торые считались творцами права, дело было доведено до того, что малейшее уклонение от предписанных форм и об­рядов влекло за собой проигрыш тяжбы; поэтому законом Эбуция и двумя законами Юлия отменены эти тождествен­ные иски, и введено судопроизводство посредством формул. Только в двух случаях дозволено было применять закон­ные иски, именно в случае применения вреда, который грозит соседнему строению, то есть угрожающей опасности, и в том случае, когда центумвиральная коллегия решает дело» (Instit. IV. 30-31). Потребности гражданской жизни, которые все настойчивее и настойчивее требовали себе пол­ного удовлетворения, не могли удовлетвориться процессом, в котором существенное отодвигалось умышленно на зад­ний план, а второстепенное занимало первое место, так что удовлетворение по иску достигалось лишь при помощи осо­бого поручительства, в случае же необходимости произвести оценку спорного имущества приходилось прибегать к но­вому суду (arbitrium litis aestimandae). Наряду с судебным процессом sacramento in rem стороны могли использовать упрощенное судопроизводство в спорах о разнообразных правовых вопросах. Они договаривались о внесении незна­чительного денежного залога в виде sponsio (agere per spon-sionem). При этом ответчик давал стипуляционное обеща­ние (cautio (satisdatio) pro praede litis et vindiciarum), обес­печенное поручительством. Для присуждения залога судья должен был вначале решить спорный вопрос и тем самым определить победителя. ,

Судебный-спор мог начаться и для выяснения того, на­рушил ли ответчик запретительный интердикт (agere ex interdicto per sponsionem). Истец призывал ответчика обя­заться уплатить штраф (sponsio poenalis) на сумму, назван­ную в его клятве (jusjurandum), если судья устанавливал, что он нарушил этот интердикт, либо же сам истец его пла­тит при выяснении противного (restipulatio). В этом процес­се спонсия имеет как преюдициальную, так и штрафную функции, а целью являлось принуждение ответчика к вы­полнению решения магистрата. На основе спонсий и рести-пуляций претор давал сторонам соответствующие иски. При встречных процессах (judicia duplicia) duae sponsiones duae restipulationes. Судопроизводство per sponsiones не годилось, когда в одной тяжбе сталкивались многие права: приходи­лось по поводу каждого спорного права заключать особую sponsio.