Развитие мелкой аренды и колонатных отношений в Древнем Риме

В отдельных случаях магнатские поместья дости­гали, как показывает, например, описание галльских поместий, огромных размеров — до 5 и более тысяч югеров. Магнатские поместья в течение всей истории Рима оставались в значительной своей части нату­ральными самодовлеющими ойкосами, в которых большая часть производимых в них продуктов по­треблялась в самом же поместье владельцем помес­тья и его многочисленной дворней. Как показывают произведенные французским историком-археологом Альбертом Гренье раскопки большого имения Шираган, на Верхней Гаронне, магнатские поместья представляли целое поселение со множеством самых разнообразных построек'. Наряду с роскошными по­стройками-дворцами — валлами в узком смысле—в поместьях имелись обширные службы с кладовыми, амбарами, погребами, птичниками, огромные парки, сады, огороды, цветники, леса, пастбища, рыбные пруды и реки. Социальный состав людей, проживав­ших в магнатских поместьях, был весьма разнообра­зен. Наряду с рабами и либертами в них проживало много свободных съемщиков (колонов), сливавших­ся с рабами и дворовыми слугами в единый «плебей­ский народ» (populus plebeins). Число рабов и вольноотпущенников, проживавших в магнатских поместьях, было очень велико; они, по выражению наших источников, составляли целую армию и, по­добно настоящей армии, делились на сотни (centuriae) и десятки (decuriae), находившиеся под надзором поместных командиров-управляющих (actores vel procuratores), с подведомственным им слу­жебным персоналом — конторщиками, счетоводами (dispensatores), надзирателями, сторожами и пр. Соответственно занимаемому в поместной иерархии месту, члены фамилии получали причитающийся им рацион (menstrua vel diaria cibaria).

Рабы работали на плантациях, были пастухами, работали в поместных мастерских и несли дворовые службы. В источниках упоминаются ювелиры, пря­дильщики и прядильщицы, золотых дел мастера, ко­жевники, портные, портнихи, чеканщики, маляры, засольщики рыбы, штукатуры, массажисты, массажи­стки и многие другие.

Значительную часть фамилии составлял дворовый штат. Дворовые штаты римских магнатов исчислялись сотнями. Часть фамилий проживала в сельской вил­ле (familia rustica), другая — в городе (familia urbana). Впрочем, разделение на сельскую и городскую челядь происходит не столько по месту жительства, сколь­ко по различию профессий (urbana familia et rustica non loco, sed genere distinguntur). По характеру сво­их профессий и служб дворовая прислуга делилась на много разрядов. Одно перечисление этих названий заняло бы несколько страниц. Источники упомина­ют до 150 разных наименований. Сюда входили по­вара, пирожники, кондитеры, парикмахеры, лакеи, гувернеры, грамматеи (literati), врачи (medici), худож­ники, шуты, библиотекари, водворители тишины (silentiarii), вестники (nuntii), номенклаторы (nomenclatores) и т. д.

Низший разряд фамилии составляли: 1) обыкно­венные слуги (vulgares), швейцары, сопровождающие (pedisequii), скороходы, рассыльные и т.д., 2) сельско­хозяйственные рабочие (mediastini), слуги первого ранга (ordinarii), поместная администрация и 3) рабы- ремесленники, сельские рабочие и пастухи.

Большая часть крупных землевладельцев-магнатов I века н. э. принадлежала к аристократии, сенаторам, но среди них было немало также и представителей «тре­тьего сословия» Рима, всадников и богатых вольноот­пущенников. К числу одного рода нетитулованных маг­натов принадлежал Тримальхион, герой «Сатирикона» Петрония, писателя нероновского времени.

Биография Тримальхиона знакомит нас с карье­рой вольноотпущенников, их нравами и обычаями. Вывезенный из Азии раб Тримальхион сумел войти в доверие к барину, получил некоторую сумму по за­вещанию, занялся торговлей, нажил состояние и стал скупать земли. Тримальхион покупает в Таренте баранов, шам­пиньоны выписывает из Индии, пчел из Аттики. «Бо­гатства у меня, — говорит он, — много и на суше и на море» (et in mari, et in terra multa possideo).

В кумской усадьбе Тримальхиона в один день от рабов родилось 30 мальчиков и 40 девочек, в амбары ссыпаны 500 тысяч модиев зерна, в кассу отчислено 10 млн. сестерций, которым не было найдено никаких других приложений. Тримальхиону принадлежит це­лый помпеянский парк. Сам хозяин проявляет живой интерес к своему хозяйству, проверяет отчеты управляющих (вилликов), дает им соответствующие инструкции, одних порицает, других награждает. Тримальхион мечтал объединить все свои владе­ния (praedia) в единый колоссальный ойкос, прости­рающийся от Кампании до Африки. «Все родится дома» (onmia domi nascuntur), — таков идеал Тримальхиона, как и большинства поме­щиков его времени.

В магнатских поместьях рабовладение достигло своей высшей точки и здесь же началось его разло­жение. Сначала рабовладение и неотделимые от него латифундии поглотили мелких хозяйства и ра­зорили мелких производителей, а потом, на из­вестном этапе развития, эти последние, превратив­шись в съемщиков из части продукта, в свою оче­редь растворили в себе рабов и впоследствии, в кон­це Империи, слившись с ними, образовали единую массу крепостных.

Основанное на рабском труде хозяйство латифун­дий перестало приносить доход, но в ту эпоху оно яв­лялось единственно возможной формой крупного зем­леделия. Мелкое хозяйство снова сделалось единст­венно окупающей себя формой. Одна вилла за другой подвергались разбивке на мелкие парцеллы, которые передавались наследственным арендаторам, уплачива­ющим определенную сумму, или дольщикам (partiarii), которые были скорее управителями, чем арендатора­ми, получая за свой труд одну шестую, а то и всего лишь девятую часть ежегодного продукта.

Прежде всего необходимо установить содержание самого термина колонат. Колонат (colonatus) происходит от слова колон (colonus). Под колоном (по-гречески georgos) перво­начально понимали всякого свободного человека, ко­торый сам обрабатывает поле (qui agrum colit). С те­чением времени слово «колон» приобрело другой смысл - не собственника, а съемщика или аренда­тора земельного участка. Сохранялось также и преж­нее словоупотребление: колон — собственник (colonus possessor).

В известных памятниках римского законодатель­ства I—III вв. под колоном обычно понимается сво­бодный съемщик государственных или частновла­дельческих земель, уплачивающий оброк (census), вы­раженный в деньгах (colonus qui ad pecuniam numeratum conduxit), иногда с прибавкой всякого рода натуральных подарков (accessiones, xenia). Арендный договор, как правило, заключался на пять лет и юридически связывал обе стороны.

По римскому праву, это был договор найма (locatio- conductio)3. Заарендованный участок колон обрабаты­вал собственноручно или же с помощью наемной силы и рабов, что свидетельствовало об известном матери­альном достатке свободных съемщиков земли.

Эксплуатация поместий путем сдачи земли сво­бодным арендаторам за деньги или из части продук­та широко практиковалась уже в последнее столетие Республики. Переход на мелкую аренду вызывался двумя противоположными причинами — уменьшени­ем числа рабов, с одной стороны, и обеднением мас­сы свободных земледельцев — с другой. «Стены го­родов развалились, дома пусты, по пустынным ули­цам города бродят редкие люди, поля остаются не­обработанными за недостатком рабочих рук» — так характеризует состояние Римского государства во время гражданской войны Цезаря с Помпеем поэт Лукан в поэме «Фарсалии»1. В «Гражданской войне» Цезаря упоминаются магнаты, снаряжающие из сво­их колонов целые флотилии.

При Юлии Цезаре и Августе, вследствие массо­вого захвата рабов в галльской, иллирийской, испан­ской и германской войнах, рабовладельческое хозяй­ство в Италии на некоторое время оживляется, но в последний период еще больше обнаруживаются симптомы распада. В I—II вв. н.э. колоны-арендаторы постоянно упоминаются как у писателей, так и в эпиграфичес­ких памятниках.

Сенека, например, ставит в пример мудрецу «хоро­ших земледельцев» (agricolae boni), которые не только заботятся о прямых и стройных плодовых деревьях, но тщательно ухаживают за цветами и своим трудом и за­ботой побеждают бесплодность земли (cura cultuquc sterilitatem soli vincam)3. В другом месте тот же писа­тель говорит о тысячах колонов, пашущих и роющих землю (aspice... quot millia colonorum arent, fodiant)4. Немало упоминаний о колонах имеется и у других пи­сателей конца Республики и Принципата — Горация, Овидия, Тибулла, Марциала, Ювенала, Апулея и т. д.

На основании памятников литературы и эпигра­фики можно проследить, как колоны в магнатских и в особенности императорских поместьях постепен­но вытесняли рабов и как эти последние в свою оче­редь перерождались в псевдоколонов (quasi celoni). Много внимания колонам уделено, например, в трактате Колумеллы. Предпочитая рабов в силу по­стоянства их труда и лучшей выучки в виллах сред­него размера, рационально поставленных, в боль­ших поместьях римский агроном советует наряду с рабами применять также и свободных съемщиков — колонов. Замена рабов колонами особенно полезна в отдаленных частях поместий потому, что они не так небрежны к посевам, скоту и орудиям труда, как рабы.

«Всем ведь хорошо известно, какой величайший вред рабы приносят хозяйству (maxime vexant servi), когда они работают в отдаленных имениях, будучи предоставлены самим себе. За деньги они отдают гос­подский скот на сторону, пасут рабочий и вообще весь скот плохо, дурно пашут землю, показывают при посеве гораздо больший против настоящего расход семян, не заботятся о том, чтобы семена, брошенные в землю, дали богатый урожай.

Свезя продукт на гумно, они уменьшают его ко­личество во время молотьбы либо утайкой его час­ти, либо небрежной работой. Воруя сами, они и от других воров плохо оберегают чужое добро. Нако­нец, при уборке зерна в амбар они сплошь и рядом неправильно показывают его количество в счетной записи. Таким образом как управляющий, так и рабы мошенничают, а поле приходит в негодное состоя­ние» (rapinis magis quam cultures student). Главная трудность при переходе на колонат заключалась в недостатке состоятельных, более или менее надеж­ных съемщиков. Причина этого заключалась в про­грессирующем обеднении средних и мелких произ­водителей, о чем говорилось на предшествующих страницах. Следствием обеднения являлась апатия к труду вообще и к сельскому в частности. Продавав­шие свои участки сельские хозяева устремлялись в города, превращались в ремесленников, торговцев, мелких интеллигентов или же пополняли кадры бо­сяцкого населения столицы.

Сказанное относится прежде всего к Италии, но отчасти приложимо также и к провинции. В общем и целом экономическая эволюция на всем простран­стве Римской империи развивалась в одинаковом на­правлении. Недостатком рабочей силы объясняется та заботливость, с какой агроном-рационализатор рекомендует относиться к колонам.

«Владелец имения к колонам должен относиться снисходительно (comiter agat cum colonis), идя им на­встречу в их нуждах. Он должен быть более требова­тельным к их работе, нежели к платежам (avarius opus exigat quam pensiones). Такое отношение для колонов менее обидно, хозяину же вообще более выгодно». «Господин не должен слишком настаивать на сво­ем праве в обязательствах, наложенных на колона, как, например, на точном соблюдении сроков плате­жей, доставке дров и прочих мелких обязанностях колона, выполнение которых больше докучает зем­ледельцам, чем приносит им ущерба». То поместье можно назвать «счастливейшим» (felicissimum fundum esse), в котором имеются коло­ны, издавна живущие в этой местности, как бы по на­следству перешедшие к владельцу и связанные с ним близкими отношениями с самого рождения.

Недостаток рабочих рук и обеднение населения за­ставляли землевладельца сокращать денежную арен­ду и переходить на натуральную аренду из части про­дукта за счет денежной аренды. Переход на натураль­ную аренду был единственным выходом из кризиса при тогдашнем положении. Колонат из части продук­та (coionatus partiarius), собственно, и послужил ис­ходной точкой всего последующего развития аграрных отношений в Римской империи. На основании перво­источников, в частности по «Письмам» Плиния Млад­шего, можно проследить, как и почему денежная арен­да заменялась натуральной арендой. Плиний, совре­менник императора Траяна, принадлежал к числу перворазрядных италийских магнатов.

Основой богатства Плиния, как и большинства высших государственных сановников его времени, была земля. «Все мое богатство, — заявляет Плиний, — заключается в земле». Плиний имел несколько поместий в разных частях Италии. Самым большим, доходным и красивым было Тосканское поместье. «Местность, — сообщает Плиний в одном из «Пи­сем», — восхитительная, барская вилла, примыкая к Апеннинам, образует красивый амфитеатр, по хол­мам раскинулись богатые хлебные поля; у подошвы горы широко расположились виноградные посадки, затем опять поля, которые можно распахать только тяжелым плугом и на сильных волах; луга орошает быстро текущий Тибр». Из «Писем» Плиния узна­ем, что в то время в Италии вследствие затяжного аг­рарного кризиса цены на землю сильно упали. В письме к своему другу Кальвизию Руфу Плиний пи­шет, что «в настоящее время цены на землю в Ита­лии сильно упали». Имение, раньше стоившее 5 млн. сестерций, теперь продается за 3 млн., да и то с тру­дом находит покупателя. Причину этого печального факта Плиний усматривает во все углубляющемся разорении средних и мелких владельцев (rusticani coloni). Плиний стоит перед дилеммой: покупать или не покупать новую виллу.

«По соседству с моими владениями, даже примы­кая к ним, продаются имения. В этом деле многое меня прельщает, но не меньше у меня есть и опасе­ний. Привлекает меня, во-первых, самая возможность красиво округлять свои владения (pulchritudo iungendi); во-вторых, возможность столь же полез­ная, как и приятная — навещать одним разом и без лишних путевых издержек оба имения, держать в них общего управляющего (procurator) и общих надзира­телей, возводить постройки и украшать одну виллу, а другую держать в запасе. Здесь можно свести вмес­те расход на мебель, расход на дворецких, садовни­ков, мастеров и на снаряжение для охоты; все это очень важно сконцентрировать в одном, а не остав­лять разбросанным в разных местах».

«С другой стороны, я боюсь, не будет ли неосто­рожно подвергнуть столь огромное имущество рис­ку одних и тех же условий погоды, одних и тех же случайностей; мне кажется гораздо спокойнее стра­ховать себя от неожиданностей, приобретая владения в разных местах. Далее, перемена места и самое пу­тешествие по своим владениям доставляют большое удовольствие».

Больше же всего Плиния смущает невозмож­ность найти подходящих, экономически крепких арендаторов (Instat et necessitas agrorum locandorum perquam molesta: adeo rarum est invenire idoneos conductores).

«Основной пункт моих колебаний,—пишет Пли­ний,— земля плодородная, жирная, обильная водой, состоит из полей, виноградников и лесов, которые должны дать хоть умеренный, но верный доход; но эта счастливая земля обрабатывается маломощными землевладельцами. Прежний владелец слишком час­то продавал взятые в залог средства производства ко­лонов (pignora) и, таким путем погашая на время их долги (reliqua colonorum), на будущее совершенно истощал св ш силы (viras in posterum exhausit), ибо за недостатком средств их задолженность вновь воз­растала (quarum defectione rursus reliqua creverunt). По этой причине многих добросовестных съемщиков надо снабдить всем необходимым (sunt ergo instruendi complures frugi mancipes), ибо в нашей местности ни я, ни кто-либо другой не имеет рабов»3.

Плиний указывает, что с каждым годом возрастав­шая задолженность колонов их дезорганизует, вселяя в них пессимизм, отчаяние и небрежное отношение к хозяйству.

«Многие совсем перестали заботиться об умень­шении своих долгов, так как они отчаялись в возмож­ности их выплатить. Они расхищают и расходуют урожаи, полагая, что для себя им беречь нечего. Этим все растущим порокам надо оказать решительное про­тиводействие, надо найти против них средство» (occurendum ergo augescentibus vitiis et medenduni est).

Положение настолько серьезно, что Плиний вы­нужден отказаться от поездки в город, от обществен­ных и государственных обязанностей, от посещения своих друзей и от приятного времяпрепровождения. Такие соображения приходят в голову Плинию в мо­мент покупки им нового имения. Единственный выход из создавшегося положения Плиний усматривает в от­казе от денежной аренды и переходе на аренду из

части продукта. «Единственный способ врачевания застарелой болезни заключается в одном — сдавать землю не за плату деньгами, а из части продукта» (те dendi una ratio si non nummo, sed partibus locem).

Надзор за сбором урожая и взиманием причитаю­щейся части следует поручить вполне надежным лю­дям. Доход от сельского хозяйства — самый честный, но он зависит от почвы, климата и сезона, предпола­гает большое доверие в отношении персонажа, тре­бует острых глаз и многих рук. Дело это, конечно, не­легкое, но, как говорится, при застарелой болезни надо использовать всевозможные средства помощи (expcriendum tamen, et, quasi inveteri morbo, quae libet mutationes auxilia ten danda sunt)1. Одно из главных преимуществ парциарного колоната состояло в том, что он давал возможность использовать самые разно­родные категории рабочей силы, помимо рабов и со­стоятельных колонов, также и малоимущие слои сво­бодного населения. Этим разрешались сразу две пер­востепенной важности социально-экономические про­блемы — проблема рабочей силы и проблема воссоз­дания мелкого производителя (колона), на котором держалась Империя. Воссоздание мелкого производи­теля должно было казаться особенно важным ввиду угрожающего роста латифундий и вымывания средних прослоек римского общества. Таковым представляет­ся в основных чертах процесс образования колоната в Италии и провинциях. Новейшие исследования пока­зали, что при одинаковости генеральной линии каж­дая область Римской империи имела свои особеннос­ти, обусловленные целым рядом внутренних и внеш­них причин. Колонатные порядки в Африке, напри­мер, складывались иначе, чем в Египте, Греции и Ита­лии, Галлии и Германии.