Причины кризиса III века в Римской Империи
С самого начала в Римской империи наблюдалось, на первый взгляд, одно странное противоречие: рост императорского абсолютизма, с одной стороны, и усиление децентралистических тенденций, с другой. Борьба централистических и децентралистических тенденций продолжалась до самого конца античного мира, закончившись победой децентрализма и распадом Империи. Исторически императорский абсолютизм можно рассматривать как борьбу против децентралистических тенденций, раздиравших Римскую империю. В итоге абсолютистская политика имела двоякий результат: с одной стороны, она на известное время задержала действие центробежных сил, но с другой — своими методами управления и организации углубила сепаратистские тенденции. В последнем счете кризис Римской империи надо рассматривать как кризис рабского способа производства, запиравшего выход в новую формацию и с неизбежностью приводившего покоившееся на рабовладельческой основе общество к катастрофе или социальной революции.
Античные государства, в том числе и самое крупное из них, Римская империя, представляли объединения по преимуществу внеэкономического — военного и политико-административного порядка. Рабовладельческий способ производства, с его несовершенной техникой и транспортом, не был в состоянии органически связывать различные части Империи в одно социально-экономическое целое. Общества, построенные на рабском способе производства, ограничены в своем развитии, и в этом их коренное отличие от обществ с иным способом производства, как, например, от феодального и капиталистического.
Раньше всего кризис охватил центральные рабовладельческие области—Италию, Сицилию и Грецию, за которыми последовали одна за другой провинции, втягивавшиеся в полосу кризиса.
Социально-экономическое ослабление Италии, как мы видели, явилось следствием внутреннего и внешнего кризиса рабовладельческого хозяйства, крушения завоевательной политики, уменьшения подвоза рабов и недостатка рабочей силы. Чем больше Римская империя с наступлением pax Romana превращалась в Средиземноморскую империю, тем больше материально слабевшая Италия утрачивала свое монопольное положение и попадала в зависимость от провинций. Отношения между центром и провинциями в первые века нашей эры развивались не к выгоде центральных областей. Утратившая монополию средиземноморской торговли и обезлюдевшая Италия не могла конкурировать с провинциями и попадала в экономическую зависимость от них.
Уже при Тиберии, т. е. в I в. н. э., признавалось общеизвестным, что Италия не может существовать без чужой помощи и что повседневная жизнь римского народа связана с капризами моря и непогоды. «Если богатства провинций не будут приходить на помощь нашим господам, рабам и нашим полям, то наши рощи и пашни не смогут прокормить нас».
В последующее время, по мере развития производительных сил на всем пространстве Империи и распространения культуры, возрастала хозяйственная самостоятельность провинций и усиливалась экономическая децентрализация. За период почти двухсотлетнего «римского мира» провинции, предоставленные самим себе, несколько оправились от военных разгромов и административных насилий предшествовавших веков, окрепли экономически и культурно и развили чувство самостоятельности и независимости в отношении оскудевавшего рабовладельческого центра — Рима.
Развитию местного производства способствовал целый ряд факторов: экономия на транспорте, в течение всей истории Рима всегда дорогом и медленном, менее истощенная почва и дешевая рабочая сила. Колонат и колонатные отношения в провинциях складывались легче, шире и глубже входили в жизнь. Рост местного производства и торговли неблагоприятно отражался на общеимперском производстве и общеимперской торговле, размеров которой вообще не следует слишком преувеличивать.
Даже в «счастливый период» Римская империя сохраняла немало элементов натурального хозяйства. В обмен были вовлечены по преимуществу морские районы, внешняя же торговля была пассивной и ограничивалась предметами роскоши. С другой стороны, важнейшие предметы общеимперской торговли, как, например, хлеб, почти совсем были исключены из рыночного обращения, поскольку они составляли монополию государства и непосредственно поступали в распоряжение потребителя. Крупное производство, за исключением некоторых предприятий общегосударственного значения, в Римской империи тоже не играло большой роли. Основной производственной единицей всегда оставалась ремесленная мастерская. Как показывают археологические находки, ремесленные мастерские в первые века н. э. существовали даже в таких отдаленных частях Римского мира, как низовья Рейна или Дуная. Местные мастерские вполне обслуживали местные рынки и даже вывозили в центр или другие провинции продукты своего производства. Таким образом экономически муниципии были почти независимы от центра, можно скорее говорить о зависимости центра от провинций, нежели, наоборот, о зависимости провинций от центра.
Далее, говоря о культурном влиянии Рима на провинции (романизации), также не следует слишком преувеличивать степень римского влияния на туземное население. Романизация провинций, в особенности окраинных, всегда оставалась на поверхности, захватывая, главным образом, города, масса же сельского населения почти не была затронута римской культурой и никакой привязанности к Риму не питала. Под тонким покровом римской цивилизации сохранялись старые, доримские учреждения, обычаи, религии и языки. На латинском и греческом языках, двух официально признанных языках Империи, говорила только аристократия, большая же часть населения говорила на местных наречиях: сирийском, кельтском, ливийском, пуническом и пр. Не имевшее прав римского гражданства туземное население смотрело на римских и романизованных местных землевладельцев, ростовщиков и чиновников как на эксплуататоров, стремясь при первой же возможности освободиться от них.
Тенденция провинций к сепаратизму и самостоятельности еще более усилилась с конца II в. в связи с возобновлением войн, разорением, налогами и абсолютистской политикой последнего Антонина и сменивших его Северов. В связи с этим с конца II в. начинается ослабление муниципий, главного звена и опоры Римской империи и императорской власти. Об этом свидетельствует увеличение числа городских кураторов (curatores rerum publicarum) и усиление их роли. Дружба императоров с муниципальной аристократией порывается, и с этого времени центробежные силы развертываются во всю ширь. Внешним показателем начинавшегося распада Империи и ее феодализации служили узурпаторы, провозглашавшие отделение провинций от Рима и поддерживаемые провинциалами. Развивавшийся сепаратизм провинций был одним из симптомов разложения рабовладельческого государства и вызревания новых, феодальных порядков.
Наряду с усилением экономической и культурной самостоятельности провинции решающую роль в процессе разложения Римской империи сыграли императорские и частновладельческие сальтусы, о которых говорилось в предшествующей главе. Во всех отношениях сальтусы были самостоятельными социальными частями, жившими своим собственным поместным уставом, мало связанные с внешним миром и вследствие этого таившие в себе элементы децентрализации и сепаратизма. Производимые в сальтусах продукты в массе непосредственно поступали в распоряжение государства, оброки и оплата труда в сальтусах производились натурой. Парциарный колонат (из части продукта) получил широкое распространение именно в императорских сальтусах. Переход же на парциарный колонат являлся одновременно и симптомом и причиной разложения рабовладельческого строя и замены его феодальным. Императорское хозяйство, занимающее первостепенное место в экономике Поздней империи, в значительной мере покоится уже не на рабовладельческой, а на феодальной или вернее пред- феодальной экономике и отчетливо выраженном преобладании натурального хозяйства при все более уменьшающемся обмене. Феодализация и натурализация экономических отношений с исторической закономерностью должна была повести к феодализации политического строя и распаду политических форм, сложившихся на рабовладельческой основе.
Распад Римской империи, начинавшийся в ее экономических корнях, был углублен, обострен и ускорен классовой борьбой, развернувшейся в последние века Рима на всем пространстве Империи. Эта борьба была вызвана ухудшением положения непосредственных производителей—рабов, вольноотпущенников, колонов, свободных ремесленников и интеллигенции, слившихся в одну массу эксплуатируемых тяжелым прессом рабовладельческого государства. Чем больше росли общеимперские потребности, тем сильнее был нажим на податные классы населения, на так называемых «неблагородных» (humiliores). Усиление эксплуатации объяснялось повышением расходов рабовладельческих классов и колоссальными потребностями государства. Материальные же основы римского общества, его технический уровень и степень производительности труда, нравы и привычки и весь психофизический склад антачного человека не соответствовали предъявляемым к нему требованиям. Отсюда неизбежность переобременения, перенапряжения и численного уменьшения населения Римской империи. Нажим, как сказано, шел с двух сторон: 1) со стороны землевладельцев всех разрядов и 2) со стороны государства, организованной силы рабовладельческого общества.
Об ухудшении экономического и правового положения колонов свидетельствуют дошедшие до нас петиции колонов императорских сальтусов, относящиеся к концу II и III вв., т. е. к началу кризиса. В своих петициях колоны обращаются к высшей инстанции, к «священной особе» императора, с жалобами на злоупотребления властью и именем императора. Одна из такого рода петиций на имя императора Коммода дошла до нас в виде надписи, вырезанной на камне и поставленной в Бурунитанском саяътусе, в Африке, о чем уже упоминалось в другой связи. Эта петиция заслуживает внимания, так как она вводит нас во внутренние порядки поместий и знакомит с положением колонов и рабов. В своей петиции колоны названного сальтуса жалуются на обиды и угнетения со стороны кондуктора Аллия Максима. Кондуктор, заявляют колоны, вызвал в поместье солдат ближайшего гарнизона, схватил и мучил некоторых подчиненных ему колонов, в том числе и римских граждан, других наказал розгами, третьих бросил в тюрьму. Несправедливость подобного поступка и злоупотребление властью само собою очевидны. Очевидно также и нарушение «поместного устава», вырезанного на медной доске, выставленной на видном месте, и подтвержденного уполномоченным самого императора (прокуратором). В конце петиции колоны указывают, что, сознавая свое бессилие, они обращаются со всепокорнейшей просьбой к самой высшей инстанции — римскому императору, прося его защитить их от произвола и насилия главного арендатора и его слуг.
«Помоги нам, маленьким людям! Мы, ничтожные деревенские людишки (homines rustici tenues), тяжелым трудом своих рук поддерживающие свое существование, не можем сравняться у твоих прокураторов с влиятельнейшим, безмерно щедрым кондуктором (conductori profusis largitionibus gratiosissimo), который по условиям аренды известен при всех сменах (прокураторам); сжалься и своим священным рескриптом удостой предписать, чтобы мы давали не больше, чем должны согласно «закону Адриана» и письменным распоряжениям твоих прокураторов, чтобы, благодаря твоему величеству, мы, твои колоны, рожденные в твоих сальтусах (tuae maiestatis rustici tui venulae et alumni), не притеснялись кондукторами и их слугами»1.
В дополнение к петиции африканских колонов можно привести еще другую петицию колонов одного из малоазиатских сальтусов, относящуюся ко времени Филиппа Аравитянина (середина III в.).
«В счастливейшие времена вашего царствования, — так начинается петиция, — добродетельнейший и счастливейший из императоров, когда все наслаждаются миром и спокойствием вследствие прекращения всех зол и притеснений, лишь мы одни терпим несправедливости, совершенно не свойственные нашему времени. Мы, обитатели одного из ваших поместий, святейший государь, целой общиной обращаемся за помощью к вашему величеству. Нас неслыханно угнетают и пьют из нас все соки те, кому, казалось бы, более всего надлежало заботиться о нашей защите. Солдаты, офицеры, влиятельные люди (династы) отрывают нас от работы, реквизируют рабочий скот, совершают беззаконные, недозволенные им вещи. По их вине мы терпим страшные, необычайные обиды и притеснения».
Доведенные до крайней нужды и не видя никакого другого выхода из положения, колоны и рабы массами снимались с мест, покидали свои участки и бежали, куда глаза глядят, поступали добровольцами в армию, уходили в города и становились членами разбойничьих банд, чрезвычайно распространенных в эти годы, как показывает излагаемая в другом контексте история «счастливого разбойника» Буллы при Септимии Севере. С точки зрения благополучия рабовладельческого государства, особенно опасно было то, что недовольство существующим строем проникло в войска, пополнявшиеся из разоренных и революционно настроенных, главным образом, сельских элементов. Сколь ни велики, однако, были внутренние противоречия, раздиравшие Римскую империю, сами по себе они все же никогда не прорвались бы наружу с такой страшной силой, как это случилось в действительности, если бы к внутренним факторам не присоединились толчки извне в виде войн и следовавших за ними «военных революций».
К внутренним причинам присоединились внешние причины, вконец расшатавшие социально-экономические основы Римского государства. С маркоманнской войны Рим почти не выходил из состояния войн, притом большей частью оканчивавшихся не к выгоде Рима. Неуспехи римской внешней политики объяснялись многими причинами: внутренней слабостью Рима, обширностью оборонительной линии, отдаленностью театра военных действий и трудностью условий ведения войн, частой сменой руководства, разнородным составом легионов и их малой устойчивостью. Войны велись одновременно на нескольких фронтах. На севере римляне воевали с коалицией маркоманнов, квадов, гермундуров, лангобардов и других германских племен, прорывавшихся через границы Панно- нии, Норика и Реции и захватывавших североиталийские города, в том числе Аквилею, важнейший торговый центр италийского севера.
Второй театр военных действий при Северах находился на востоке. Осложнение римской политики
на восточной границе стояло в связи с переменами в системе восточных государств и образованием Новоперсидского царства Са- санидов. В середине III в. династии Сасанидов удалось объединить разрозненные элементы, некогда входившие в состав Парфянского царства. Спор между Римом и Сасанидами шел о Месопотамской равнине, на которую издавна претендовали римляне, с одной стороны, парфяне и затем сменившие их персы — с другой. До III в. война велась с переменным успехом. В то время как римляне проникали в парфянскую столицу Ктесифон на Тигре, парфяне и персы осаждали главный оплот эллинизма на Востоке — Антиохию. С середины же III в. перевес окончательно переходит к персам. В 230 г. Сасанид Ардашир перешел Евфрат, занял Месопотамию и осадил г. Нисибис. Мирно настроенный римский император Александр Север вынужден был вместе со своей матерью-регентом Мамеей принять вызов и отправиться на театр военных действий в Антиохию. Военные действия были успешны, но император вскоре должен был покинуть восточный фронт и поспешить на рейнско-дунай- скую границу. На северном фронте дела римлян пошли менее удачно. Север заключил позорный мир с германцами, что вызвало сильное возмущение среди солдат, окончившееся убийством императора и его матери (235 г.).
Одновременно с восточным и северным открылся еще третий фронт — южный. Мавретанские племена Северной Африки перешли в наступление, дойдя в своих набегах до границ римской Африки. Все эти войны и походы поглощали массу средств и людей, не давая никаких ощутительных результатов: ни богатой добычи, ни квалифицированных рабов, ни плодоносных территорий.
Войны создавали благоприятную обстановку для появления всякого рода узурпаторов, провозглашавших себя римскими императорами. Узурпаторов поддерживали не только их армии, вербуемые из разорившихся колонов, бежавших рабов, вольноотпущенников и варваров, но также и провинции, стремившиеся освободиться от центра. Отпадавшие от Рима провинции и города, по большей части находившиеся в неприязненных друг к другу отношениях, выдвигали своих собственных императоров.
Излагая историю возвышения Септимия Севера, Геродиан замечает, что во всех провинциях и городах, куда достигала молва о победе Севера, начиналось смятение. При этом не столько симпатии или антипатии к воюющим императорам разделяли враждующие города, сколько зависть и несогласие между собой и стремление к взаимоистреблению. «Это древняя болезнь эллинов, беспрестанно враждовавших друг против друга и желавших гибели тому городу, который обладал какими-либо преимуществами, — это, собственно, и погубило Элладу. Ослабленные и истощенные междоусобиями эллины сделались жертвой македонян, а затем были порабощены римлянами. Та же самая болезнь ревности и зависти перешла и к современным нам городам».