Превращение художественной культуры в идеологическое оружие, в средство борьбы за власть
Большую роль в привлечении сторонников, особенно молодежи, играет в тоталитарном обществе эстетическая деятельность. В фашистской Италии и нацистской Германии для приверженцев нового режима была введена красивая форма (черная рубашка и лакированные сапоги). Военная выправка, римское приветствие (вытянутая вверх рука), театрализованные массовые действия, эмоциональные речи ораторов - все это привлекало и завораживало «массового человека».
«Фашизм Муссолини складывался из культа харизматического вождя, из корпоративизма, из утопической идеи о фатальном предназначении Рима, из имперской воли к завоеванию новых земель, из надсадного национализма, из выстраивания страны в колонны по два, одевания всех в черные рубашки, из отрицания парламентской демократии и антисемитизма» - так определяет сущность итальянского фашизма писатель и философ Умберто Эко (5).
Простая до примитивности идеология подавалась нацистами в красочной, театрализованной, героизированной форме. Яркие речи ораторов, как и лозунги, имели целью не убедить, а ошеломить, апеллировали не к разуму, а к чувствам. Каждый митинг, выступления ораторов сопровождались эффектным ритуалом, героическими песнопениями, факельными шествиями. Нацистская символика воспроизводилась повсюду: на плакатах, обертках конфет, на стендах, афишах, на посуде.
В Мюнхене, где зародилось нацистское движение и был разогнан первый «пивной» путч, были воздвигнуты два храма с саркофагами павших путчистов. Ежегодно в память об этом событии проходила церемония. Она начиналась в центре города, где Гитлер в качестве верховного жреца возлагал гигантский венок к подножию мемориала. Затем по площади проходило шествие: черные ряды штурмовиков со штандартами «СС». Проводился «последний смотр»:
выкрикивались имена павших путчистов и толпа отвечала: «Здесь».
Китчевыми зрелищами, подобными этому, сопровождались все крупные фашистские торжества.
В 1935 г. проходил имперский съезд нацистской партии. «То, что я увидел, превосходит все, что я ожидал: опьяняет и повергает в трепет. Марш отборных отрядов с головы до ног одетых в черное - нечто роскошное и надменное. Со времени русских балетов я не испытывал подобного художественного потрясения. Вся нация погружена в стихию музыки и танца» - так воспринял это событие блестящий французский журналист Дрие Ла Рошель (6;
56). Это зрелище настолько потрясло его, что он, рефинированный интеллигент, принял фашизм и приобщился к нему.
Об этом Нюрнбергском съезде режиссер Лени Рифеншталь сняла документальный фильм «Триумф воли». Многие интеллигенты Запада восприняли это зрелище как своеобразный культ красоты (6; 73-85).
В нашей стране с первых лет возникновения советской власти стали проводиться массовые политические демонстрации, в которых участвовали все трудящиеся. Возникло агитационное искусство:
политический плакат, оформление городов. Идеология проникла даже в прикладное искусство - появился «агитационный фарфор»:
расписанная на политическую тематику посуда. Демонстрации со временем приобрели определенную форму и проводились в установленном порядке. Праздник начинался военным парадом или парадом физкультурников, потом на площадь вступали колонны трудящихся. Масса людей, знамена, портреты вождей, флаги, цветы, транспаранты, музыка - все это производило огромное впечатление. Праздник продолжался вечером, когда на украшенные иллюминацией улицы выходили толпы людей, радуясь, ликуя. Это стало традицией, которая не прерывалась даже в годы самых страшных репрессий.
Тоталитарное государство всю художественную культуру превращает в составную часть партийной работы, в средство завоевания, утверждения и укрепления власти.
«Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом рабочего класса. Литературное дело должно стать составной часть организованной, планомерной, объединенной социал-демократической партийной работы»,- писал В.И. Ленин в 1905 г. в статье «Партийная организация и партийная литература» (7; 12, 101). Позднее он не раз повторял эти высказывания. На них основывалась политика партии в области литературы и искусства в Советском Союзе.
В Германии после прихода Гитлера к власти политика в области искусства и отношение к деятелям искусства было четко определено:
«Одновременно с политическими чистками в нашей общественной жизни правительство Рейха предпринимает тщательные меры по моральному очищению всего тела нации. Вся образовательная система, театры, кино, литература, пресса, радио - все будет использовано как средство для осуществления этих целей и будет расцениваться в соответствии с ними» (8; 83).
Позднее, в 1939 г., на открытии Третьей выставки немецкого искусства Гитлер выскажется еще более определенно: «Во времена, когда господствующие политические и религиозные идеи развиваются постепенно, художественная продукция естественным путем занимает все более значительное место на службе у господствующих идей. Но в периоды стремительного революционного развития такое -соединение должно быть направляемо и руководимо сверху. Те, кто в области политики и мировоззрения ответственны за воспитание люде и, должны стремиться направлять художественные силы народа - даже под опасностью самого жесткого вмешательства - в русло общих мировоззренческих требований и тенденций» (9; 85).
Национал-социалисты считали, что назначение искусства - служить проводником идей нацизма. В нашем обществе искусство должно было утверждать идею классовой борьбы, прогрессивной роли рабочего класса и торжества коммунизма.
В таких условиях художественная культура монополизируются государством. Создается всеохватывающий аппарат управления искусством и контроля за ним. Любая книга должна была получить разрешение цензуры. Кинофильмы, спектакли, выставки просматривались и одобрялись специальными комиссиями. И нередко подготовленная к печати книга не выходила в свет, а готовый кинофильм не выпускался на экраны (клался на полку), а то и попросту уничтожался, спектакль - запрещался.
«Общий стон стоит почти по всему фронту современной русской литературы,- писал в обращении к писателям мира В.В. Вересаев.- Мы не можем быть самими собою, нашу художественную совесть все время насилуют, наше творчество все больше становится двухэтажным: одно мы пишем для себя, другое - для печати... Такое систематическое насилование художественной совести даром для писателя не проходит... Жутко сказать, но если бы у нас сейчас явился Достоевский, такой чуждый современным устремлениям и в то же время такой необходимый в своей испепеляющей огненно-сти, то и ему пришлось бы складывать в свой письменный стол одну за другой рукописи своих романов с запретительным штемпелем главлита» (10; 207). Голос известного русского писателя не был услышал за рубежом. Создать общественное мнение против насилия над творчеством писателей не удалось. Все шло по-прежнему.
В Германии в это время ликвидируется художественная критика. Слово «критик» вычеркивается из словаря. Вводится понятие «докладчик по искусству»; в его задачи входило реферировать произведения искусства и доносить до народа мнение о них фюрера, который один только и мог давать оценку художественным произведениям.
Публиковать можно было только то, что разрешалось центральными инстанциями. В крайнем случае можно было только самым скромным образом варьировать текст.
За день до выхода центральной газеты «Рейх», в пятницу вечером, по радио зачитывалась передовая статья. Затем она печаталась во всех нацистских газетах. Таким образом, в сознании фиксировалось путем многократного повторения то, что считалось важным.
Постепенно упрощается, унифицируется язык. Он становится безликим. Начинают преобладать навязываемые пропагандой клише. Таким языком говорят не только малообразованные люди, но и люди образованные. На нем пишутся стихи и романы. И даже преследуемые нацизмом жертвы говорят и пишут на этом бедном, нищем языке (11; 140-142).
В те же годы в Советском Союзе вся художественная культура находилась под постоянным контролем партии. Систематически издавались постановления Центрального Комитета партии, определяющие культурную жизнь страны, жестко критикующие все, что не соответствовало принятой идеологии.
Назовем только некоторые из них: «О перестройке литературно-художественных организаций» (1932 г.), на основании которого ликвидировались многообразные творческие объединения деятелей искусства и создавались творческие союзы по видам искусства, «О журналах «Звезда» и «Ленинград», где жесткой критике подвергалось творчество А.А. Ахматовой и М.М. Зощенко (1946 г.), «Об опере В. Мурадели «Великая дружба» (1950 г.), «О литературно-художественной критике», «О мерах по дальнейшему развитию советской кинематографии» (1972 г.), «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы» (1979 г.), «О творческих связях литературно-художественных журналов с практикой коммунистического строительства» (1983 г.) и др.
В отчетных докладах ЦК КПСС съездам партии был раздел «Идейно-воспитательная работа. Образование, наука и культура». Съезд принимал решение, определяющее культурную политику партии. Как правило, речь шла о повышении роли искусства в идеологическом воспитании трудящихся. В Программе партии и в решениях съездов формулировались критерии оценки художественных произведений:
«Главным критерием оценки общественной значимости любого произведения, разумеется, была и остается его идейная направленность» (12; 80).
Собственностью государства становятся все средства массовой информации. Плюралистическое освещение событий полностью исключается. Отсекается вся нежелательная информация, негативные факты вообще не сообщаются. Постепенно создается ситуация, когда, читая газеты, слушая радио, человек получал информацию не о стране, в которой живет, а о неком виртуальном обществе, где люди живут все лучше и лучше, успешно развивается хозяйство, не бывает стихийных бедствий, аварий, несчастных случаев, нет бедных и все благоденствуют. А если реальная жизнь людей не совпадала с этой идиллией, то создавалось представление о том, что это огорчительное исключение. И позднее, когда, казалось бы, режим утратил свою жесткость, информация по-прежнему давалась односторонняя и приукрашенная. Не было известно о трудностях освоения космоса, скрывались подлинные трудности экономики. Даже об аварии на Чернобыльской АС средства массовой информации сообщили не еразу, умалчивая при этом о возможных последствиях этой трагедии. Закрытой была и тема войны в Афганистане.
Нечто подобное происходило и происходит и во всех тоталитарных и близких к ним режимах. Люди, жившие в нацистской Германии, зачастую просто не знали о том, что в стране происходило. «Герметически изолированная от остального мира страна была отдана во власть лжи, которую изо дня в день изрыгали фашисты, миллионы раз повторяя ее в печати и по радио. Для этой цели они создали специальное министерство. Пользуясь всеми средствами современной техники, фашисты внушали голодающим, что они сыты, угнетенным, что они свободны, тем, кому угрожало растущее возмущение всего мира,- что весь земной шар завидует их мощи и величию», - писал Лион Фейхтвангер (13. 2; 246).
Военная хунта в Чили, пришедшая к власти в 1973 г., сразу же установила жесточайшую цензуру на всех СМИ. Военные считали, что открытая информация не должна быть правдивой, потому что она может стать доступна врагам. Правдивой должна быть только закрытая информация. Кроме того, они были уверены, что журналистом может быть любой человек (с образованием или без него), если он мыслит «национально и антикоммунистически» и желает донести до читателя, слушателя, зрителя идеи, соответствующие задачам государства. Такая установка привела к тому, что в университетах были закрыты факультеты журналистики, социологии, педагогики, а дипломы выпускников этих факультетов аннулировались. Нет ничего удивительного в том, что профессиональный уровень журналистики чудовищно понизился. «Пришло новое поколение... молодых, совершенно некомпетентных, особенно в вопросах культуры и гуманитарных проблем... Они не владеют специальной терминологией, путают «кадастр» с «секвестром»... и совершенно искренне пишут, что «по указанию марксистского Интернационала, как известно, некий Дарвин придумал, что человек вовсе не создан Господом, а возник как плод противоестественной связи разных пород обезьян», - констатировал перуанский специалист по СМИ (14; 4).
Необразованность, ограниченность, невежество возводятся в достоинство.
«С твердым характером можно многого добиться в жизни даже при ничтожных знаниях,- утверждал Гитлер.- Профессорская наука оказывает губительное воздействие: она уводит прочь от инстинкта» (15; 56). И далее он рассуждал о том, что ребенку усвоить все, что преподается в школе, просто невозможно и что он сам учил лишь 10 % от того, что учили другие и, тем не менее, легко разбирается в истории.
Эта установка на невежество нашла конкретное воплощение. Сразу после прихода Гитлера к власти, в 1933 году началось преследование интеллигенции, «чистка» библиотек, из которых изымались «вредные» книги. Были определены категории «вредности». В список № I попали книги Т. Манна, Дж. Лондона, А. Бар-бюса, Б. Брехта, Э.М. Ремарка, Я. Гашека, И. Эренбурга, С. Цвейга, М. Зощенко и др. Произведения первого списка подлежали уничтожению. Уже в мае 1933 г. в Берлине на площади Гегеля эти книги сжигались. Факельщиками обязали быть студентов. Отказавшихся или как-то выразивших свой протест отправляли в специальные лагеря «на перевоспитание». Вскоре костры из книг запылали и в других городах. В первые дни после прихода Гитлера к власти было уничтожено 20 миллионов томов.
Книги, занесенные во второй список, находились на специальном хранении и могли выдаваться только по специальному разрешению для научного исследования. В третий список были внесены книги, подлежащие дальнейшей проверке. Все эти книги хранились в специальных помещениях с табличками «Смертельно для нации».
Поход против культуры и ее носителей осуществлялся на всем пути шествования немецкого фашизма. Снизились требования к знаниям. Нацистская идеология апеллировала к иррациональному в человеке, к «коллективному бессознательному». Целью образования стало не приобретение знаний, а воспитание в определенно идеологическом духе. Недостаточно воспринявшие эту идеологию студенты так же отправлялись на «перевоспитание» в «трудовые лагеря».
В тоталитарном обществе делается ставка на невежество, особенно на необразованную молодежь. Не имеющие жизненного опыта, не знающие истории, духовно неразвитые молодые (и не только молодые) люди легко поддаются популистским лозунгам, а прямая и грубая лесть, противопоставление другим слоям населения и другим народам, сбивание в отряды создают у них ощущение своего превосходства, значимости и вседозволенности.
«Моя педагогика тверда,- говорил Гитлер.- Слабость должна быть изничтожена... Знания погубили бы мою молодежь» (16; 90).
Апелляция к невежеству, боязнь образованности, преследование интеллигенции стали основой китайской «культурной революции» 50-х годов, когда стареющий и теряющий власть Мао таким путем пытался сохранить свое господство.
В нашей стране вскоре после революции Народным комиссариатом просвещения был составлен список книг, подлежащих изъятию. А.М. Горький писал с возмущением: «Из новостей, ошеломляющих разум: в России Надеждой Крупской запрещены для чтения: Платон, Кант, Шопенгауэр, Вл. Соловьев, Тэн, Ницше, Л. Толстой и еще многие подобные еретики» (10; 170).
" Список запрещенных авторов неполон. Под запретом оказались Ф; Достоевский - «носитель вредных махрово-консервативных взглядов», С. Есенин с его «религиозно-патриархальной в сочетании с уличной психологией», Н. Гумилев. Постепенно выпадали из круга издания и чтения А. Ахматова, Н. Клюев, М. Волошин, А. Платонов, М. Цветаева, Б. Пастернак. Под запретом оказывалась лучшая часть литературы. Чтение и хранение произведений авторов, оказавшихся «врагами народа», считалось деятельностью, враждебной государству и жестоко преследовалось.
Были отторгнуты от науки, а потом и изгнаны из страны крупные ученые, философы, историки, писатели. По личному указанию В.И. Ленина был подготовлен список людей, подлежащих высылке из страны. «Надо всю интеллигенцию разбить по группам. Примерно: 1) беллетристы, 2) публицисты и политики, 3) экономисты... Сведения должны собираться всеми нашими отделами и стекаться в отдел по интеллигенции. На каждого интеллигента должно быть дело»,- дал указание Ф. Дзержинский. Всех, отобранных в этот список, выслали из страны с обязательством никогда не возвращаться в РСФСР; в противном случае их ожидал расстрел (10; 163).
Из страны были изгнаны крупнейшие философы, психологи, экономисты, писатели. Среди них Николай Бердяев, Семен Франк, Сергей Булгаков, Иван Ильин, Лев Шестов, Василий Зенковский, Иван Лапшин, Борис Вышеславский, Александр Изгоев. Высылались также ректор Петроградского университета, профессор Лев Карсавин, член-корреспондент Российской Академии Наук историк Александр Кизеветтер, социолог Питирим Сорокин, писатель Михаил Осоргин, руководители «Помгола» Екатерина Кускова и Сергей Прокопович.
Список корректировал и дополнял Ленин. В вынужденной эмиграции оказался цвет русской литературы: Иван Бунин, Борис Зайцев, Дмитрий Мережковский, Иван Шмелев, Владимир Набоков и др. (см. главу «Культура русского зарубежья). Многие из оставшихся были репрессированы. Расстрелян поэт Николай Гумилев, в лагерях погибли такие выдающиеся личности, как философ, разносторонне образованный ученый Павел Флоренский, Г.Г. Шпет и др. И это еще до начала массовых репрессий.
Сложными, часто трагическими, оказывались судьбы тех представителей интеллигенции, которые приняли революцию и искренне приветствовали ее, таких, как В. Маяковский, А. Блок, Е. Замятин, художники Марк Шагал, Казимир Малевич и др. Это были люди яркой одаренности, неповторимой творческой индивидуальности. Для них служить благородной идее (а именно так воспринималась ими программа революционного преобразования страны) - было целью их творчества. Однако вскоре стало очевидно расхождение между идеями революции и реалиями их воплощения. Разочарование стало неотвратимым.
Кроме того, искусство, отмеченное чертами яркой индивидуальности, новаторское и революционное по существу, оказалось неприемлемым, ибо оно не укладывалось в канонизированные формы. Новое в искусстве всегда воспринимается с трудом, а здесь оно просто отвергалось.
Новаторы в искусстве восприняли революцию как политический эквивалент художественных открытий, полагая, что новому обществу потребуется новое искусство. Не получилось...
«Революция социальная совпала с революцией в искусстве лишь хронологически. По существу же, социально-политическая революция породила в художественной области подлинную контрреволюцию: сталинско-ждановское «возвращение к классицизму», «социалистический реализм», мелкомещанскую фотографическую эстетику, вздутую «марксо-ленинской идеологией, отсутствие мастерства и полицейский запрет всяческого новаторства» - так жестко определил драму русского искусства и русских художников, вовлеченных в революцию, писатель и художник-авангардист Ю.П. Анненков, вынужденно эмигрировавший после революции (17; 155).
При всей резкости этого суждения в нем много справедливого: новаторские искания в искусстве в Советском Союзе, признаваемые формально, фактически оценивались как формализм и с ними велась ожесточенная борьба. Так, в 1936 г. опера Д.Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» решительно осуждалась. Критическая статья, помещенная в «Правде», называлась «Сумбур вместо музыки». «Левацкое уродство в опере растет из тех же источников, что и левацкое уродство в живописи, педагогике, науке» (18; 44) - так характеризовалось это новаторское произведение. Как «какафо-ния в архитектуре» оценивалось творчество талантливого архитектора К. Мельникова, ныне самого известного и признанного в мире русского архитектора, по проектам которого в Москве построены клуб им. Русакова, клуб работников торговли на Вятской улице, а также уникальное здание - жилой дом в Кривоарбатском переулке.
Театр одного из самых активных деятелей революционного искусства В.Э. Мейерхольда закрыли, а позднее он сам был арестован и расстрелян (1939 г.). Закрыт был и театр другого талантливого режиссера - А.Я. Таирова. Осуждена и снята с репертуара пьеса М.А. Булгакова «Мольер», шедшая во МХАТе.
В формализме стали обвинять не только Б.Л. Пастернака, но и И. Г. Эренбурга, В. Г. Лидина, Л.М. Леонова. Писателей призывали быть самокритичными. Но они не могли изменить своему таланту, писать иначе, чем это определялось их творческой индивидуальностью. Да и обвинения были лишены основания. Формализма в творчестве этих и других писателей не было, а был свой почерк, своя манера и, тем самым, отличие от общепринятого.
Нередко критика деятеля искусства оборачивалась для него невозможностью публиковать, исполнять свои произведения.
Так, после Постановления ЦК ВКП (б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» А.А. Ахматова не могла опубликовать ни одного стихотворения и жила переводами стихов иноязычных поэтов. Та же участь постигла Б.Л. Пастернака после того, как его роман «Доктор Живаго», неопубликованный у нас, был издан за границей. От присужденной ему за этот роман в 1958 г. Нобелевской премии под давлением государства и созданного общественного мнения он был вынужден отказаться. Это был не первый в истории случай отказа от такой высокой награды. Первый произошел в 1935 г. в Германии, когда Нобелевская премия была присуждена немецкому журналисту Карлу Оссецкому, открытому противнику фашизма. Оссецкий в это время находился в концентрационном лагере. Его жена была вынуждена отказаться от премии.
Публикация произведений за рубежом жестоко преследовалась в странах с тоталитарным режимом. Так, в 1965 г. были осуждены писатели А. Синявский и Ю. Даниэль.
Без всякой видимой причины, «за тунеядство» был осужден поэт И. Бродский, позднее вынужденный выехать из страны, будущий лауреат Нобелевской премии. Та же участь постигала и А.И. Солженицына. Насильственно были выдворены из страны А. Галич, В. Войнович и многие другие деятели искусства.
Даже в период «оттепели», когда режим смягчился, проработки деятелей искусства проходили систематически, как постоянно велась борьба со всеми инакомыслящими - диссидентами.