Последствия неисполнения обязательства. Личная и имущественная ответственность должника

За неисполнение в первую очередь контрактного обяза­тельства должник нес личную и имущественную ответствен­ность. Кредитор мог взять с должника обещание об уплате штрафа в денежной форме за неисполнение обязательства (stipulatip poenalis). В отдельных случаях этот штраф мог со­ставлять от трети до половины суммы. В свою очередь, и долж­ник мог потребовать такого же обещания (restipulatio partis). При возникновении обязательственных отношений кредитор вполне обоснованно рассчитывал на то, что должник испол­нит его вовремя и в соответствии с условиями договора, либо же, если обязательство порождалось деликтом, что обидчик возместит причиненный вред (ущерб). «Spoliatus debet ante omnia restitui» («Потерпевший ущерб должен получить воз­мещение прежде всего»).

В силу своей природы неисполнение обязательства чаще всего наступало по вине должника, реже — кредитора. О пре­делах возможного говорит следующее высказывание: «Когда то, что я делаю, недействительно в том виде, пусть оно будет действительным в возможных пределах» («Quando quod ago поп valet ut ago, valeat quantum valere potest»). Вполне логич­но утверждение о том, что кредитор имеет свой интерес в дан­ных "правоотношениях. Он может быть положительным и по­рождается неисполнением должником положенного обяза­тельства. Если же кредитор действовал с расчетом на действие договора и понёс (произвел) при этом расходы, то его интерес здесь отрицательный. Понятие «интерес» (inter esse — «быть между») заключает в себе как раз ту разницу в состоянии иму­щества, которая образовалась в результате невыполнений обязательства, и возможным состоянием этого имущества в случае его прироста в результате выполнения этого обяза­тельства. Кредитор имел право требовать возмещения имен­но этого уменьшения (damnum emergens как фактически при­чиненных убытков и уменьшения состояния) и упущенной выгоды (lucrum cessans), но не материального вреда.

«Размер интереса кого-либо является вопросом фактиче­ским, а не правовым» («Interesse alicui quantum fit, non jure, sed in facto consistit»). «Объем же выполнения зависит от со­стояния причитающейся вещи в момент предъявления иска» («Quale est cum petitur tale dari debet»). Считалось, что случай­ный убыток терпит хозяин («Casum sentit dominus»). В римском праве был закреплен принцип, по которому никто не дол­жен был наживаться за счет ущерба другого лица: «Nemo de­bet ex alieno damno lucrari; nemo ex aliena jactura lucrum fecere debet».

Иной разновидностью ответственности за невыполнение обязательства является неустойка (stipulatio poenae). Извест­ны были две ее разновидности: подлинная и неподлинная. Пер­вая подстраховывала уже существовавшее обязательство и облегчала положение кредитора: по факту причинения ущерба он предъявлял иск на сумму, большую, чем величина обязательства; тем самым оказывался действенный нажим на должника. Эта неустойка была привходящей (акцессорной) и заменяла собой неисполненное основное обязательство. Ее можно было требовать также при пропуске срока наряду с ос­новным обязательством. В каждом отдельном случае (за ис­ключением денежных обязательств) неустойка определялась по соглашению сторон и открывала кредитору возможность оценить свое право сообразно условиям данного случая, на­сколько их можно было предвидеть при установлении права. Неподлинная неустойка принуждала к действию или бездей­ствию, которое не являлось предметом какого-либо юриди­ческого обязательства. Она позволяла косвенно добиваться даже того исполнения, которое нельзя было зафиксировать de jure, либо оно не имело определенной имущественной цен­ности для получателя.

В обычном праве возражение против иска из невыполнен­ного взаимного (равноценного) договора называлось exceptio non adimpleti contractus. Ответчик возражал истцу, который сам не выполнил взаимное обязательство. Расходы (impensae как израсходованные деньги; sumptus) понимались как расхо­ды, издержки на собственную или чужую вещь, на приданое. В науке римского права различали: impensae necessariae (не­обходимые издержки, предотвращающие гибель или порчу вещи); impensae utiles (полезные издержки, повышающие по­лезность или доходность вещи); impensae voluptariae (volup-tuosae) — издержки, «доставляющие удовольствие», делающие вещь более приятной или красивой. Некоторые издерж­ки могли быть зачтены или вычте,ны управомоченными лица­ми. Итак, просрочка со стороны должника могла иметь как объективную, так и субъективную природу. Первая связана с действием непреодолимой силы, рассмотрена она будет поз­же. Субъективный характер неисполнения обязательства связан был как с объективной невозможностью его исполне­ния (culpa), так и с сознательным нежеланием и уклонением от этого (dolus). Ответственность независимо от поведения должника имеет объективный характер, если он отвечает за сохранность вещи (custodia). При пользовании вещью креди­тора только случайная ее гибель освобождала должника от ответственности: «За случай никто не отвечает» («Casus a nul-lo praestatur»); «Нельзя ожидать случайного события, и никого нельзя обязать его предвидеть» («Casus fortuitus non est spe-randus, et nemo tenetur divinare»).

Culpa как вина и неумышленная провинность, вызвавшая ущерб, понималась в римском праве достаточно широко. В до­говорном праве римские юристы распространили ее на упу­щение должника (culpa in non faciendo) и трактовали вину как несоблюдение надлежащей предусмотрительности и забот­ливости и как нарушение обязанности порядочного гражда­нина (diligentia), небрежность (neglegentia) или неразумение (imprudentia), ignorantia (неведение). Последнее обстоятель­ство означало незнание или ошибку (заблуждение) по поводу важного фактического обстоятельства (ignorantia facti), а так­же по поводу существования или толкования правовой нор­мы (ignorantia juris), что не могло служить оправданием, за исключением отдельных лиц (женщин, солдат, неискушенных крестьян). «Incaute factum pro поп facto habetur» («Небреж­ное действие рассматривается как невыполнение»).

Учитывались также неопытность лица и недостаток про­фессиональных знаний (imperitia). Неопытность причислялась к вине; ею же считалось и незнание: «Imperitia culpae adnu-meratur»; «Imperitia pro culpa habetur». Мало пользы в том, чтобы понимать, что следует делать, если ты не знаешь, как это следовало бы делать, как справедливо полагали римские правоведы: «Parum prof icit scire quid fieri debet, si non cognoscas qupmodo sit facturum». Co времени Цельса (I в. н. э.) к нераде­нию была отнесена неопытность (imperitia) должника в испол­нении того дела, за которое он взялся; например, если кто-либо наймется в пастухи или в возницы и растеряет стадо или не сумеет сдержать лошадей, возьмется за выделку или ис­правление чего-нибудь и испортит хозяйский материал, при­мет на себя лечение и уморит. Гай к неопытности приравни­вает личные недостатки должника, например слабосилие, ме­шающее ему исполнить как следует принятое обязательство. Ульпиан же полагал, что вменять неопытному лицу его ви­новность так же не следует, как и врачу смертельный случай: «Sicuti medico imputari eventus mortalitatis non debet, ita, quod per imperitiam commisit, imputari ei debet». «Юридическое правило, — говорит Павел, — состоит в том, что ошибка в пра­ве вредит ошибающемуся, ошибка же в факте не вредит ему». «Ошибка в праве, — говорит Папиниан, — не приносит пользы, когда приобретается что-либо, но не вредит тем, кто ищет своего».

Римские юристы, да и сами стороны обязательства исхо­дили из того, что материально ответственное лицо должно относиться к чужой вещи так же, как к своей (diligentia quam suis (rebus) adhiberi solet). 3a custodia отвечали: хозяин ко­рабля— относительно вещей, принятых на корабль, и хозяин гостиницы или конюшни — относительно вещей и животных, принадлежащих путешественникам; принявший работу — относительно вещей, доверенных ему заказчиком; залого­держатель — относительно заложенной вещи и, наконец, взявшийся за ведение дел без поручения (negotiorum gestor). Понятно, что в каждом отдельном случае указанная ответ­ственность могла быть возложена на одну из сторон по добро­вольному соглашению. Цицерон считал вину злом: «.Единст­венное зло в нашей жизни — это вина, а вины не бывает там, где случившееся не зависит от человека» (Tusc. disput. III. 16.34).

Считалось, что не было вины (в действиях лица), если все было сделано так, как поступил бы самый осмотрительный человек: «Culpa abest, si omnia facta sunt, quae diligentissimus quisque observaturus fuisset». И наоборот, «вина наличеству­ет, если не было предвидено то, что осмотрительный человек мог бы предвидеть, или если об опасности было сообщено тог­да, когда ее уже нельзя избежать». Каждый считается доб­рым, пока не доказано будет обратное: «Quivis praesumitur bo­nus donee probetur contrarium». Судье приходилось оценить с юридической точки зрения образ действий каждого из тя­жущихся. Для того чтобы в каждом отдельном случае такая оценка строго соответствовала действительности, право не должно было стеснять судью дробным перечислением тех признаков, которые обращают тот или иной образ действий в ответственный или нет. При всем многообразии юридических отношений ответственность за вину наступала по-разному, в зависимости от процессуальной ситуации. При actiones stric-ti juris должник отвечал и за гибель предмета из-за своей не~ брежности. При actiones bonae fidei за вину можно было не отвечать, если при проигрыше процесса угрожала infamia. В постклассическом праве culpa продолжала разрабатывать­ся, и со временем сложился так называемый принцип заинте­ресованности, по которому должник отвечал за culpa, если за­ключение договора было в его интересах.

Постепенно ответственность за нерадение (culpa) была распространена почти на все обязательства из договоров. Не­которое ограничение образовалось относительно стипуляции; должник по стипуляции отвечал только за culpa in faciendo; т.е. за такое нерадение, которое предусматривалось уже Ак-вилиевым законом (culpa Aquiliana) и которое выражалось в каких-нибудь положительных действиях: в уничтожении или повреждении вещи, в поставлении ее в опасное положе­ние.

В юстиниановом праве была сделана попытка обобщить положения классической науки и установить определенные единообразные правила. Как понятие culpa стала включать в себя 3 степени: culpa lata как грубая вина, небрежность, на­рушение элементарной предусмотрительности («Lata culpa est nimia neglegentia, id est non intellegere quod omnes intelle-gunt» — Ulpianus; «Culpae latae finis est non intellegere id, quod omnes intellegunt» — Paulus); culpa levis (in abstracto) понима­лась так же, как в классическом праве. Culpa levis (in concrete) считалась более легкой провинностью, небрежностью; оцени­валась она с учетом особенностей данного случая. «Omne actum ab intentione agentis est judicandum» (о каждом действии сле­дует судить по намерению деятеля): по-видимому, со време­ни Гая относительно взаимной ответственности сотоварищей (socii) и сособственников (condomini), мужа перед женой по управлению приданым и опекуна перед опекаемым по управ­лению имуществом этого последнего было признано, что эти лица обязываются не к той рачительности, которая свойствен­на каждому хорошему домохозяину, но к той, которую они сами проявляют обыкновенно в своих собственных делах. Эта но­вая и, в сущности, ненужная категория вины (culpa lata) при­годилась потом в области уголовного права.

Примеров применения этого понятия в гражданском пра­ве сохранилось довольно много; они упоминаются главным образом по поводу ответственности опекуна, что дает повод думать, что в этом случае, прежде чем применить полную от­ветственность за culpa, ограничивались сначала взысканием за грубое нерадение. Опекун повинен в culpa lata, если при сво­ем вступлении в должность не сделал описи опекаемого иму­щества, вследствие чего затрудняется проверка действий опекуна; далее, если без основательной причины он отказал­ся от принятия опеки, так что на время имущество осталось вовсе без опекуна, если, управляя делами несовершеннолет­него, он по нежеланию упустил из виду целый отдел в хозяй­стве этого последнего, например целое имение, и т.п. Вообще же, когда речь шла о culpa, ответственность налагалась оди­наково как за culpa in faciendo, так и за culpa in non faciendo. Этим последним считалось непозволительное воздержание лица от действий, которые ему как доброму домохозяину следовало бы предпринять. Так, должник отвечал, когда от недо­статка предосторожности вещь горела или разбивалась при перевозке или когда ее похищали} и т.п.

Полное исключение из общего\ правила составили три от­ношения: поклажа, прекарий и обязательство землемера; с ними вовсе не связывалась ответственность за culpa; однако при мандате, ведении дел за другого (negotiorum gestio) и опе­ке принявший поручение, ведший дела и опекун тоже не за­интересованы в существовании отношений, но тем не менее они несли полную ответственность за culpa. Для уточнения меры ответственности стороны кредитор и должник практи­чески в равной мере могли предварительно оценить (aestima-tio) стоимость предмета обязательства или заложенной вещи. Плохое состояние здоровья освобождало от ответственности: «Aversa valetudo excusat».

Павел, говоря о различных степенях вины сторон, от­мечал: «Magna neglegentia culpa est, magna culpa dolus est» (D. L. 16.226). «Latae culpae finis est (nimia neglegentia) non intellegere id, quod omnes intellegunt»; «Culpa lata dolo aequi-paratur»; «Nerva [dicit] latiorem culpam dolumesse» (Paulus). Dolus в данной классификации является тайным умыслом, злой волей, намерением совершить противоправное деяние, особенно при заключении обязательственного соглашения. «Fraus et jus nunquam cohabitant»¹. Павел отмечал, что «зло­вредность наказывается во всех случаях одинаково». Поми­мо обмана, dolus включал в себя и недобросовестность. При­творные действия рассматривались как недействительные («Simulatia nullius momenti sunt»). Если dolus не приводил контрагента к серьезной ошибке, то сделка оставалась в силе; пострадавший же от ее последствий мог обратиться к пре­тору за помощью.

Косвенную защиту предоставляла оговорка о возмеще­нии ущерба (clausula de dolo). Судья мог потребовать от от­ветчика обещания подобного содержания (stipulatio de dolo). В практике договорных отношений утвердился принцип, что законы помогают обманутым, а не обманщикам: «Deceptis, non decipientibus, jura subveniuht». Относительно обманутого лица предполагалось, что оно не желало вступить в данную сделку: «Deceptus pro nolente est». Эдикт в защиту стороны, потерпевшей ущерб от обмана, был издан претором Аквили-ем Галлом в 66 г. до н. э., а соответствующий иск actio de dolo malo (praetoria, poenalis, arbitraria, famosa, annalis) предостав­лялся в течение года с присуждением до величины обогаще­ния¹. Ульпиан приводит текст этого эдикта: «С помощью этого эдикта претор приходил на помощь против тех, кто наносил прочим (людям) какой-нибудь вред с тем, чтобы им свой злой умысел не стал бы выгодным или пагубной безыскусность того (лица). Слова же того эдикта следующие: «Если говорят о том, что кто-то поступил по злому умыслу, если относительно тех дел иска не будет и окажется, что есть справедливые основа­ния, то я предоставлю исковую защиту (judicium dabo)». Хотя Сервий так определяет злой умысел как какое-то ухищрение (machinationem) с целью обмана другого, когда изображается одно, а делается другое. Лабеон же пишет, что возможно и без притворства так делать, чтобы кто-нибудь был обведен во­круг пальца. Возможно и без злого умысла действовать так, а изображать иначе, в то время как они делают, кто действует по роду службы с помощью такого рода притворства, и забо­тятся или о своем, или о чужом. Таким образом, сам Лабеон так определяет, что злой умысел есть всякая хитрость, обман (козни), ухищрение, примененные к другому для обмана, введения в заблуждение. Определение Лабеона верно. Не был доволен, однако, претор, говоря «умысел», но прибавил «злой», поскольку древние называли умысел даже добрым и воспринимали это наименование \как изобретательность, бо­лее всего, если кто-нибудь обманул врага или разбойника. Считается, что это же делает тот, кто может, что по умыслу сделал, насколько он меньше мог: но не следует оправдывать кого-нибудь за свой умысел (пес enim aequum est dolum suum quequam relevare). Что и относительно других должно при­ниматься, кто согласился относительно того, что могут (possunt) сделать. Если все-таки прекратил мочь делать не по умыслу, но по своей воле, (тогда) следует говорить, что его не должно осуждать».

Этот иск подавался против обманщика после оценки об­стоятельств дела (causa cognita). Цицерон считал, что «случай­но можно обещать что-нибудь такое и заключить такие согла­шения, что исполнение было бы пагубным либо для того, кому было обещано, либо для того, кто обещал» (De offic. I. 10.32). Выигрыш спора по такому иску предусматривал возмещение ущерба или restitutio in integrum. Уличенное в обмане лицо ста­новилось infamis. Маркиан указывал, что «если двое.соверши-ли злой обман, то друг против друга относительно этого они не действуют». Если dolus не приводил одну из сторон к серьезной ошибке (error), сделка оставалась в силе, а потерпевший мог использовать auxilia extraordinaria a praetore: exceptio doli, actio doli, restitutio in integrum. Данное средство использовал претор для помощи несовершеннолетним (restitutio in integrum propter aetatem), которые из-за недостатка жизненного опыта наносили себе ущерб своими юридическими действиями. Ока­зывая помощь взрослым, претор признавал как веские причи­ны факты мошенничества, действия во вред кредиторам (ob fraudem creditorum), извинительную ошибку (ob errorem), ухудшение правоспособности (ob capitis deminutionem), отсут­ствие по уважительной причине (ob absentiam).

«Злой умысел карался законами: в делах опеки — XII Таб­лицами; в случае обмана малолетних — Плеториевым зако­ном; без применения закона — приговорами, в которых при­бавляется: «...в соответствии с доверием». В решениях по дру­гим делам особое значение имеют следующие выражения: при третейском суде насчет имущества жены — «лучше, справед­ливее», в случае фидуциарного обязательства — "поступить честно, как делается между честными людьми».

Косвенную защиту предоставляла clausula de dolo; судья мог потребовать, чтобы ответчик дал соответствующее обе­щание (stipulatio de dolo), которое защищало другую сторону от обмана при совершении юридических актов или после них: «Ex doli mali clausula tecum agam, si sciens me fefelleris» (Paulus). Exceptio doli давалось тогда, когда еще не произошло испол­нения сделки, которая отягощена была обманом. Она охваты­вала dolus, совершенный истцом перед процессом, особенно при заключении данной сделки (cautio doli specialis), а также злой умысел, который заключался в предъявлении притяза­ния из сделки, действительной cum specie juris civilis, но не­справедливой cum specie juris praetorum (exceptio doli prae-sentis). Данная вторая функция направлена была на исправ­ление всевозможных недостатков старого права; благодаря этому она стала самой важной эксцепцией из всех. При Юсти­ниане она в качестве exceptio generalis заменяла все осталь­ные эксцепции. Примечательно, что ответственность за dolus нельзя было исключать (pactum ne dolus praestatur) и подоб­ное соглашение не имело силы; если не доказывался злой умы­сел, всегда предполагалась добросовестность: «Bona fides semper praesumitur, nisi malam adesse probetur». Actio de dolo malo (praetoria, poenalis, arbitraria, famosa, annalis) при отсут­ствии других средств исковой защиты от совершенного обма­на предоставлялась исключительно против обманщика после оценки обстоятельств дела (causa cognita). Этот иск ввел пре­тор Аквилий Галл в 66 г. до н. э. Даже в течение года, а при Константине — в течение 2 лет — претор мог дать actio in fac-tum с присуждением до величину обогащения.