Пекулий и вольноотпущенничество

Все вышеизложенные перемены в социально- политической и культурной сфере римского общества прямо или косвенно были связаны с переменами в производственной основе Римской им­перии. Рабовладельческая система, составлявшая ос­нову римской экономики классического периода, уже с конца Республики начинала обнаруживать симпто­мы распада. Разложение рабовладения обусловлива­лось факторами внутреннего и внешнего порядка.

Как известно, рабовладельческий способ произ­водства оправдывает себя только до определенного социально-экономического и технического уровня. По мере роста производительных сил, расширения производства и меновых отношений, разделения тру­да, усовершенствования методов работы и техничес­кого прогресса рабовладельческое хозяйство в чис­том виде становилось нерентабельным и разлагалось в силу имманентных причин. К этим причинам с кон­ца Республики присоединились еще дополнительные факторы — повышение цен на рабов, в особенности на квалифицированных, вследствие сокращения заво­еваний, восстания рабов, колебавшие основы рабо­владельческого строя, частые побеги, заговоры и по­кушения рабов на своих хозяев и т. п.

«Сколько рабов — столько врагов»1 — такова фор­мула классовых отношений между рабовладельцами и рабами. Конкретной иллюстрацией этой общей фор­мулы служит нижеприведенная надгробная надпись негоциатора Элия Аспрена, в которой умерший вы­ражает свою радость по поводу смерти, наконец ос­вободившей его от рабства его рабов (Aelius Asprenas Commodi Gaes Negot., quo nemio mortem alacrius admisit quod ad servorum suorum servitute tandem liber evaderet. Hoc autem testamento cavit posteris inscribi)2.

Одним из симптомов разложения рабовладельческо­го строя был пекулий (peculium). Пекулием в римском праве называлось всякое владение, выделяемое домохо­зяином в индивидуальное пользование лицам, зависи­мым от него юридически,—сыну (peculium filii), рабу (peculium famuli, servi), вольноотпущеннику, и т. д. Пе­кулий — условное владение вещью, землей, мастерской или правом, которое на известных условиях домохозя­ин (pater familias) уступает зависимому от него субъек­ту. Раньше всего в пекулий стали отдавать скот, отчего происходит и самый термин — пекулий (от pecus — скот). Пекулий возник в интересах главным образом домохозяина — рабовладельца. Рабовладельцу он да­вал возможность в широком масштабе заниматься тор­говлей, расширять производство, улучшать методы ра­боты и извлекать больше выгод из обработки земли. Рабу же пекулий обеспечивал минимум юридической свободы, позволял делать накопления, иметь собствен­ных рабов, а в перспективе открывал надежду на вступ­ление в состав гражданства1.

В составе пекулия могли находиться всякие вещи, движимое и недвижимое имущество, в пекулий мог­ли входить также и рабы (vicariorum peculium)2.

Из высказываний юристов по этому предмету вид­но, что одним из наиболее распространенных видов пекулия служили земля, скот и инвентарь, которы­ми господин снабжал своего раба, предоставляя ему под собственную ответственность совершать юриди­ческие акты; кроме того, при Империи особенно ча­сто практиковалась отдача рабам в пекулий денег (sors) с предоставлением им права под юридической ответственностью господина заниматься торговлей, вести денежные дела, открывать мастерские и т. д.

Ответственность за заключенные рабом сделки и до­говоры в силу особого иска о пекулии (actio de in rem verso) нес его патрон-доверитель, т. е. рабовладелец (in rem autem domini versum intellegitur, quidquid necessario in rem eius solveret)4; отчуждение или передача пекули­ев запрещались законом. «Ни раб, ни колон не может отчуждать свой пекулий (пес servum пес colonum peculium suum distrahere). Кроме того, купившие пеку­лий несут ответственность в силу иска о воровстве».

По букве закона господин отвечает за все сделки держателя пекулия, даже в том случае, если таковые заключены без его ведома (quamvis sine voluntate domini negotium gestum erit).

«Ни сам раб не может делать долга, ни рабу нель­зя быть должником» (Nec servus quicquam debere potest, nec servo potest deberi).

Взаимоотношения между рабовладельцем и рабом достаточно отчетливо выступают из нижеприводимо­го юридического казуса, помещенного в качестве ти­пичного примера в Дигестах. Некто сдал своему рабу д ля обработки участок земли и дал ему быков (quidam fundum colendum serve suo locavit et boves dederat). Быки оказались негодными. Тогда господин приказал продать быков, с тем чтобы на вырученные деньги ку­пить других. Раб быков купил, но денег продавцу не уплатил. По этому поводу возник юридический казус, кто должен нести ответственность за неуплату. Юрис­консульт считает, что уплату, и притом полностью (in solidum), должен произвести господин раба, ибо раб, являясь действующим лицом фактически, не является таковым юридически (qui boves vendiderat nummos a domino petebat actione de peculio — aut quod in rem domino versum esset)3.

На практике, однако, права держателя пекулия были значительно шире, чем это может показаться на первый взгляд. Уже в силу самого факта пекулия, от­рывавшего раба от рабовладельца, раб становился в известном смысле свободным, имел собственную инициативу, действуя в качестве доверенного лица своего хозяина — управляющего имением, содержа­теля мастерской, торгового приказчика, шкипера (magister navis) и т. д. Существенно важно было то, что ответственность господина признавалась только в размере пекулия, в остальном же раб и кредитор, заключивший с ним сделку, предоставлялись самим себе. На практике формальное бесправие раба обхо­дили при помощи фиктивных формул с прибавлени­ем слов: «если бы он был свободным» (si liber esset), или специальных исков о пекулиях с перестановкой субъектов (actiones adiecticiae qualitatis)4.

Таким путем для раба открывалась возможность делать известные сбережения (parsimonia), экономи­чески освобождаться от зависимости своего господи­на и тем самым как бы переходить в разряд свобод­ных. На повышение социально-экономического поло­жения рабов, имевших пекулий, указывают встре­чающиеся в Дигестах характерные выражения, вроде того, что раб может иметь собственное имущество (proprium patrimonium), делать накопления и т. п. Са­мый пекулий рассматривается «как бы собственность свободного человека» (quasi patrimonium liberi hominis).

Из сказанного вытекает, что развитие различных видов пекулиев с естественной необходимостью вело к образованию новых имущественных категорий и освобождению из-под власти отца и господина сыно­вей и рабов. Так разлагались главные устои древне­го Рима — патриархальная семья и рабовладение.

С экономической точки зрения практика пекулиев представляла большие выгоды, делая хозяйство более гибким и многообразным, соответственно потребнос­тям развитого обмена и денежного обращения. Благо­даря пекулиям неподвижный рабовладельческий ойкос разлагался на мелкие полусамостоятельные хозяйства, труд отделялся от капитала, раб освобождался от ка­зарменного режима и, отрываясь от своего господина, превращался в крепостного, т. е. подымался на новую, более высокую ступень социальной лестницы.

Вторым показателем разложения рабовладельче­ского строя, неотделимым от пекулия, было вольно- отпущенничество, в первых столетиях н. э. приняв­шее чрезвычайно широкие размеры. По мнению ав­торитетных ученых, число вольноотпущенников (liberti, libertini) в эти столетия в больших городах доходило до 40, 50 и даже больше процентов всего населения2.

Институт вольноотпущенничества вызывался экономическими расчетами и политическими сообра­жениями: с одной стороны, желанием максимально выгодно использовать энергию раба и освободиться от его содержания и организационных хлопот, а с дру­гой — приобрести в лице отпущенного (либерта) но­вого клиента. Отношения между господином и рабом с момента отпуска не прекращались, но только изме­няли свою форму. Рабовладелец, отпускавший раба, помимо денежной платы получал в качестве патрона право требовать от своего клиента различных услуг и работ, выражаемых римскими юрисконсультами фор­мулой — личные услуги (operae officiales) и ремес­ленные работы (operae fabriles).

На личные услуги клиента (operae officiates) мог претендовать только сам патрон, и они не могли быть отчуждаемы (пес cuiquam alio deberi possunt quam patrono, cum proprietas earum et in edentis persona et in eius cui eduntur constit). Ремесленные же работы (operae fabriles) могли быть производимы также и в пользу тре­тьих лиц (fabriles autem aliaeve eius generis sunt, ut a quocumque cuicumque salvi possunt. Sane enim, si in artificio sint, iubente patrono et alii edi passunt)1.

Права патрона распространялись не только на те знания и мастерства, которыми клиент обладал бу­дучи рабом, но также на мастерства и знания, при­обретенные им уже после отпуска.

Само собой разумеется, что при всех юридичес­ких конфликтах (казусах), возникавших между гос­подином и вольноотпущенником, закон, как прави­ло, всегда защищал права господина; в частности, это имело место в отношении передачи либертами сво­их имуществ по завещанию или каким-либо иным пу­тем. «Некогда, — пишет Гай, — было позволено ли- берту в завещании обходить патрона. Потом эта юри­дическая несправедливость была исправлена претор- ским эдиктом. Впоследствии права патронов (iura patronorum) были еще более увеличены».

Несмотря на все злоупотребления господ, инсти­тут вольноотпущенничества продолжал развиваться в течение всей Империи, а права и удельный вес ли- бертов в римской экономике и обществе с каждым столетием возрастали. Большая часть отпускаемых рабов принадлежала к домашнему штату господина, торговым посредникам, ремесленникам и представи­телям интеллигентских профессий, и сравнительно редко отпускались рабы-чернорабочие, но все же и здесь наблюдалась общая тенденция к разложению рабовладения. Отпускаемые рабы, получавшие по за­вещанию или приобретавшие каким-либо иным путем средства, становились хозяевами мастерских, лавок, банкирских контор или же поступали на государст­венную и гражданскую службу. Кроме вышеотмечен- ных экономических расчетов, росту вольноотпущен­ничества благоприятствовала также и общеимперская политика. Больше всего вольноотпущенников и ра­бов имели сами императоры, использовавшие их как в своем личном хозяйстве и обиходе, так и на госу­дарственной службе.

Либертам предоставлялись, в особенности при Клавдии и Адриане, ответственные места в различ­ных ведомствах управления, при дворе и в личном хозяйстве императора.

«Большая часть верховных правителей, — заявля­ет Плиний Младший в «Панегирике» императору Тра- яну, — держали себя, как господа, в отношении со­граждан и, как рабы, в отношении своих вольноотпу­щенников. Они правили по их советам и указаниям, слушали их ушами и смотрели их глазами; через них они добивались для себя преторства и консульства, даже больше того, они их вымаливали для себя».

Ограничивая число отпускаемых рабов определен­ной нормой, императоры исходили из чисто полити­ческих соображений. В тех же случаях, где этой по­литической опасности не ощущалось, они не только не задерживали, но скорее поощряли отпуски рабов. В провинциях даже существовала особая организация богатых вольноотпущенников, коллегии августалов (augustales), официальной задачей которых было от­правление культа императоров. Эти коллегии находи­лись под покровительством самих императоров.

Социальная роль вольноотпущенников в римском обществе в императорский период не отрицается ни одним современным историком античности, напро­тив, в зарубежной литературе даже замечается тен­денция преувеличивать значения этого факта и делать из него неправильные выводы. Многие западные ис­торики рост вольноотпущенничества при одновре­менном сокращении свободного населения считают основной причиной вырождения и разложения антич­ной культуры. Такова, например, точка зрения изве­стного историка Теннея Франка, проведенная в его работе «Расовое смешение в Римской империи»2.

В опровержение расовой точки зрения надо ука­зать, что в поздней античности вольноотпущенники и колоны представляли наиболее устойчивую и здоро­вую часть населения. На их плечах держалось все зда­ние Римской империи. В то время как высшие классы утрачивали интерес к общественной и семейной жиз­ни и деградировали, среди вольноотпущенников наблюдались более высокая оценка труда и возрожде­ние семьи. Об этом свидетельствуют многочисленные эпитафии, в которых многие вольноотпущенники, не­давние рабы, в трогательных словах выражают свою супружескую верность и семейственность, гордясь своей профессией кузнеца, сапожника, маляра, сукон­щика, ткача, бочара и т. п. В то время как древняя знать истребляла себя во взаимной борьбе и таяла вследст­вие пороков и излишеств, из недр рабовладельческо­го общества вырастали новые социальные силы, оття­нувшие распад рабовладельческого Рима.

Изменялись также и взгляды на физический труд и на его представителей— свободных ремесленников, либертов и рабов. В римском классическом праве раз­личные взгляды на труд нашли отражение в спорах по вопросу о спецификации (specificatio) материи и тру­да. Представители старого взгляда на труд — саби- ниа}щы, последователи юриста Сабина, не проводи­ли различия между трудом и материей, из которой сде­лана вещь. При таком взгляде на труд личность мас­тера, творца данной вещи, растворялась в материале, мастер полностью принадлежал владельцу материала. Противоположного взгляда держались прокулеянцы, отражавшие новую экономику и новые производствен­ные отношения. По мнению прокулеянцев, труд отде­лим от материи, и тем самым, следовательно, лич­ность мастера отделяется от работодателя, и он ста­новится юридически самостоятельной личностью. «Некоторые отождествляют материал (materia) и са­мую вещь (substantia), полагая, что вещь принадлежит тому, кому принадлежит материя. Такого взгляда дер­жатся Сабин и Кассий. Другие же считают, что вещь (res) принадлежит тому, кто ее сделал. Это утвержда­ют авторитеты другой школы».

Точка зрения прокулеянцев получала признание по мере вытеснения труда рабов трудом вольноотпу­щенников и свободных, число которых возрастало как в городском, так и в сельском хозяйстве.

Соответственно изменению взгляда на труд улуч­шалось также и правовое положение рабов, из «го­ворящих машин» превращавшихся в людей2. В исто­рии римского законодательства о рабах целую эпоху составляют закон Клавдия (edictum Claudii), осво­бождавший больных рабов3 и закон Петрония (lex Pctronia) при Нероне, запрещавший без санкции ма­гистрата посылать рабов на борьбу с дикими зверями4.

Указом императора Адриана господину было за­прещено убивать рабов по собственному произволу5, при Антонине Пии убийство своего раба было при­равнено к убийству чужого, и рабы получили право убежища6.

В римском праве все более утверждался взгляд, по которому свободное состояние является естест­венным (libertas estnaturalis facultas), рабство же, хотя и признается всеобщим социальным институтом, считается противоречащим природе (servitus est constitutio iuris gentinum, qua quis dominio alieno contra naturam subiicitur)'. «С точки зрения граждан­ского права, — рассуждает Ульгшан, — рабы — ни­что (servis pro nullis habentur), но, с точки зрения ес­тественного права (quod ad ius naturale attinet), все люди равны» (omnes homines aequales sunt).

Признание человеческих (естественных) прав за рабами развилось в результате долгой социально- экономической и идеологической подготовки, стирав­шей различие между рабами и свободными, знатны­ми и незнатными, италиками и провинциалами и со­здавшей новые различия между людьми по имущест­ву и богатству. «Друзья и рабы (amici et servi) суть люди, которые пили одно и то же молоко. Суть дела не в происхождении, а в судьбе», — замечает одно из действующих лиц «Сатирикона» Петрония.

Как все это далеко от совета Катона Старшего, рекомендовавшего продавать или выбрасывать ста­рых и больных рабов вместе с прочей рухлядью (servum senem, servum morbosum et si quid aliud supersit vendat).

Несмотря на симптомы начинавшегося разложения рабовладельческого строя, римское общество все же еще оставалось рабовладельческим. С полной очевид­ностью это явствует из высказываний и формулировок римских юристов. Так, в первой книге «Институций» в титуле о персональных правах разделение общест­ва на свободных и рабов принимается в качестве не­зыблемого, естественного социального института. «Основное деление прав личности покоится на том, что все люди суть свободные или рабы» (summa itaque divisio de iure personarum haec quod omnes homines aut liberi aut servi). Под свободой (libertas), откуда проис­ходит и название свободные (liberi), понимается есте­ственное право (naturalis facultas) делать все, что не ограничивается силой или правом.

Рабство же есть институт международного права (servitus autem est constitutio iure gentium), по кото­рому один человек вопреки природе подчиняется воле другого человека (qua quis domino alieno contra naturam subicitur). Само название рабы (servi) проис­ходит от того, что полководцы продавали своих плен­ных, сохраняя им жизни (servant), вместо того чтобы их убивать. Другое название mancipia происходит от того, что они захватывались рукой врагов (ab hostibus manu capiuntur).

В состоянии рабов нет никакого различия (in servorum condicione nulla differentia est). Между сво­бодными же существуют многие различия. Они суть или свободнорожденные (ingenui), или же вольноот­пущенные (libertini).

Эксплуатация рабов при Империи в связи с рас­ширением менового хозяйства и повышением уров­ня жизни не только не уменьшилась, но даже увели­чилась, как это, например, видно из приводимого описания положения рабов, работающих на мельни­це. «Великие боги, что за жалкий люд окружал меня! Кожа у всех была испещрена синими подтеками, ис­полосованные спины были скорее оттенены, чем по­крыты драными лохмотьями, у некоторых короткая одежонка до паха не доходила, рубашки у всех ды­рявые, везде сквозит тело, лбы клейменые, полголо­вы обрито, на иных кольца, лица землистые, глаза выеденные дымом и горячим паром, все подслепова­ты, к тому же на всех мучная пыль»2.