Новый тип человека в культуре постмодерна

«Новая» страница в истории человеческой культуры носит название «постмодерн». Если возраст постмодерна трактовать исходя из понимания по­следнего как явления художественной культуры, сопоставимого с авангардизмом, то его появление можно датировать началом XX в. Если же во главу угла ставить основной тезис постмодерна - «нежелание жить согласно предписаниям, жить по-разуму», то то­гда это явление может исчисляться двумя столетиями, а имена Шопенгауэра и Ницше становятся значимыми для постмодернист­ской философии. Ибо именно тогда все художественные формы, отражающие жизненные ситуации, «поссорились» с Разумом, Ис­тиной, Добром, Логикой, Законом причинности, Кантовским ка­тегорическим императивом.

Понятием «постмодерн» обозначают период времени, который «последовал за» предшествующим, получившим характеристику «новый» (модерн). Однако следовать - не значит продолжать. Пост­модерн в полной мере подтвердил эту логику. Достижения модер­на не стали основанием для постмодерна, но всего лишь ассимили­руемой частью и материалом, подлежащим радикальному переос­мыслению. В этом плане понятие «постмодерн» может быть исполь­зовано для обозначения специфического характера нынешнего пе­риода, вошедшего в историю как неравновесный, нестабильный, «ошалевший от неопределенности» мир. Это автограф и почерк эпохи, претендующей на право отразить духовный переворот ин­дивидуального самосознания, собственный тип чувствования, бун­тующий против оков и ограничений «целого», общепринятого, разрешенного. В данном контексте термины «постмодерн» и «пост-современность» синонимы.

Постмодерн как новый строй мироощущения предполагает в качестве своего носителя новый и своеобразный тип человека, не­зависимо от того, будет ли тут действенна аналогия с ницшеанским сверхчеловеком или, напротив, отдельное Я станет принципиаль­но неопределенным, как квант. Может статься, что ключевой фи­гурой окажется некий «социальный Юродивый». Бесспорна, одна­ко, полное неприятие нормативности и рациональности во всех их проявлениях. Для подобного «странного современного человека» весьма свойственно хаотическое поведение, он во многом человек «неописуемый», ему, как правило, «все равно». А согласно форму­ле Достоевского - и «все дозволено». Люди говорят, что хотят, де­лают, что угодно, поступают, как считают нужным, и оказывает­ся, что это и есть жизнь.

Культура постмодерна, как это ни парадоксально, интерна­циональна. Связь постмодерна Запада с отечественными россий­скими духовными метаниями весьма ощутима. Хотя есть в нашем отечественном постмодернистском менталитете свои, ни на что не похожие странности. Страсть к разоблачению доведена до абсурда. Не случайно в-фольклоре присутствует бичующая сентенция: «Иван, родства не помнящий»,.- это про русского, не укорененного и распыленного в бескрайней дали - горизонтали обширной рос­сийской земли. Все исторические публичные саморазоблачения про­водятся от имени «Мы». Абсурдная вера подпитывается «похваль­ным» якобы отсутствием какого бы то ни было расчета. Все это можно истолковать как проявления архетипических, надсознатель-ных установок: «будь, что будет», «была не была», «авось»...

Главенство стихийного жизненного процесса над Логосом и Ра­зумом всегда было свойственно исторической судьбе России. Этакое «выпадение» из мирового Закона, этакое «кипение в действии пустом», состояние постоянного восстания^ взведенности и характерное ожидание, «немота русских лиц» - все это весьма узнаваемые чер­ты, многократно описанные и русскими философами, и русскими ли­тераторами. Непостижимая любовь к отечеству, при которой самоби­чевание доходит до надругательства, укоренена в наших традициях. Еще П.Чаадаев едко хлестал соплемеяников словами: «В домах наших мы как будто определены на постой; в семьях мы имеем вид чуже­странцев; в городах мы похожи на кочевников...» Н.Бердяев отмечал, что в качестве постоянной цели русский человек провозглашал «не гармонию и порядок, а подъем и экстаз». Сознание не в силах выне­сти на себе гнет постоянного напряжения по оформлению бытия, а путь «вольного хотения», «бунт своеволия» ведет к отрицанию обще­человеческих смыслов и ценностей. Русский человек всегда во власти стихии. Легкомысленное растяжение вширь, нигде не встречая дис­циплинирующих очертаний, препятствует вертикальной укорененно­сти. «...Недостаточность формы, слабость дисциплины ведет к тому, что у русского человека нет настоящего инстинкта самосохранения, он легко истребляет себя, сжигает себя, распыляет в пространстве». Не случайно современное состояние, именуемое эпохой постмодерна, оценивается как культурный мутант.