Наследование по завещанию. Порядок составления и условия действительности завещания по римскому праву
Наследование по завещанию отличается большим разнообразием условий и обстоятельств, влиявших на дальнейшее поведение наследников. История римского права от времени XII таблиц до времени Юстиниана есть как бы история постепенного ограничения свободы завещания, безусловной вначале. Завещание является, по сути дела, выражением последней воли его автора; отправляясь в мир иной (ad patres), завещатель прямо или косвенно влиял на судьбу своих родных и близких. Завещание могло быть аннулировано даже в самый последний момент: «Ambulatoria est voluntas defuncti usque ad viae supremum exitum». Интерес государства юристы Рима видели в том, чтобы воля умерших выполнялась: «Reipublicae interest voluntates defunctorum effectum sortiri».
Ульпиан в связи с этим так определял сущность завещания: «Завещание есть справедливое засвидетельствование нашего разума, в котором торжественно совершено, что(бы) после нашей смерти имело бы силу» («Testamentum est mentis nostrae justa contestatio, in id sollemniter facta, ut post mortem nostram valeat»). Завещание (tabulae testamenti) является, таким образом, формальным односторонним гражданско-правовым распоряжением mortis causa; завещание определялось как judicium supremum. Завещание должно было непременно содержать назначение наследника(-ов). Гай писал об этом так: «Caput et fundamentum intellegitur totius testamenti heredis institution Его высказывание подтверждают Ульпиан: «Ante heredis institutionem legari non potest, quoniam vis et potestas testamenti ab heredis institutione incipit», Модестин: «Sine heredis institutione nihil in testamento scriptum valet» и Павел: «Quotiens non apparet, qui sit heres institutus, institutio non valet». «Никто не мог быть в одно и то же время хозяином и наследником одного и того же завещания» («Nemo ejusdem testamenti simul potest esse heres et dominus»).
Назначение наследника излагалось во главе любого завещания в виде прямого наказа, торжественно, по-латыни (более свободная форма и греческий язык завещания допущены были в 339 г.). Высказывание наследодателя должно быть определенным (нельзя было устанавливать persona incerta), с точной формулировкой его воли. Его воля имела большее значение, чем слова: «In condicionibus testamentorum voluntatem potius quam verba considerari oportet». В завещаниях намерения завещателей должны быть полностью определены: «In testamentis plenius voluntates testantium interpretantur». «Воля завещателя считается законом» («Voluntas testatoris pro lege habetur»). Цицерон сравнивал силу воздействия завещания с законной в публичном праве: «In publicis nihil est lege gravius, in privates firmissimum est testamentum». «In quot vult uncias testator hereditatem suam dividere potest» (Paulus). В завещаниях скрытое намерение не следует рассматривать, но должно учитывать лишь слова; столь трудно в поисках намерения отступать от смысла слов («In testamentis ratio tacita non debet considerari, sed verba solum spectari debent; adeo per divinationem mentis a verbis recedere durum est»).
Все же допускалась ссылка на неформальный документ, содержавший имена наследников (testamentum mysticum). Из добавочных установлений с назначением наследников совместимо только отлагательное условие, но не отменительное и не срок. Нельзя было также назначить наследника под тем условием, что он, в свою очередь, одарит завещателя или третье лицо в своем завещании. Иногда завещатель делал приписку к своему завещанию на навощенных дощечках (codicilli). В них он извещал наследника, как он истолковывает, дополняет или изменяет свою последнюю волю. Кодициллий не мог, однако, отменить ее. В правление императора Августа приписка стала считаться составной частью завещания, если она им подтверждается. Неподтвержденная приписка могла содержать только фидеикомиссы. Согласно преданию сам Август подал пример их точного исполнения и возбудил вопрос об их юридическом значении. Требаций, призванный на совет императора, разрешил этот вопрос в положительном смысле. После того как сам Лабеон оставил после себя кодициллы, не оставалось уже никакого сомнения в их юридической обязательности. Для кодицилла не существовало предписанной формы; со временем стали допускать, что фидеикомисс включался в само завещание, но и в этом случае признавали почти безусловную свободу в выборе выражений/Последними считались не те дощечки, что были сделаны перед самой смертью, а те, за которыми не последовало никакой другой, даже если та была давней («Supremae hae (tabulae) sunt, non qui sub ipso mortis tempore factae sunt, sed post quas nullae factae sunt, licet hae veteres sint»)1. Однако наследодатель мог добавить к завещанию оговорку (clausula codicillaris) о том, что если оно по какой-то причине утратит силу, то будет действительно хотя
'Плиний Младший с горечью пишет о кончине дорогого ему Г. Фан-ния: «И еще мучит меня несчастье, с ним случившееся: он умер со старым завещанием, в котором нет тех, кого он очень любил, и одарены люди, его ненавидевшие» (Epist. V. 5). Римляне необычайно высоко ценили завещание. Катон Старший упрекал себя в том, что, во-первых, доверил тайну женщине; во-вторых, поехал морем туда, куда можно было отправиться сухим путем; в-третьих, прожил один день без завещания. бы как приписка. В результате все его положения приобретают характер фидеикомиссов. В постклассическом праве исчезают различия между припиской и завещанием по форме, содержанию и последствиям.
Для приписки же требуется теперь определенная форма. Кодициальная клаузула считалась молча добавленной к каждому завещанию. Однако, по свидетельству Павла, значимость («действенность» — vim) кодицилл не имели письма, с помощью которых наследство обещается или выражается animi affectus: «Litterae, quibus hereditas promittitur vel animi affectus exprimitur, vim codicillorum non obtinent». He следовало отступать от обычного смысла слов, если не очевидно, что завещатель имел в виду иной смысл: «Non aliter a signi-ficatione verborum recedi oportet, quam cum manifestum est, aliud sensisse testatorem». Непонятные слова в завещании считались ненаписанными: «Quae in testamento ita sunt scripta, ut intelligi non possint: perinde sunt, ac si scripta non essent». В завещании должна учитываться воля завещателя («Mens tes-tatoris in testamentis spectanda est»), которая оставалась широко толкуемой вплоть до самой его смерти: «Voluntas testa-toris ambulatoria est usque ad mortem». Но вместе с тем волю покойных не следовало толковать слишком строго: «Volun-tates defunctorum non sunt tarn stricte interpretandae». Намерение завещатгля имело широкое и свободное толкование: «Voluntas testatoris habet interpretationem latam et benignam». Завещания должны толковаться наиболее широким образом: «Testamenta latissimam interpretationem habere debent». Сомнительная воля завещателя остается в свободном усмотрении наследника: «Voluntas dubia testatoris manet in arbitrio he-redis». Последняя воля завещателя должна была быть выполнена в соответствии с его действительным намерением: «Testatoris ultima voluntas est perimplenda secundum veram intentionem suam».
«Если в завещании отдаются два взаимно исключающих распоряжения, оба они теряют силу» («Ubi pugnantia inter se in testamento jubentur, neutrum ratum est»). «Если в завещании обнаруживаются два противоречивых положения, действительно второе» («Si duo in testamento pugnantia reperie-tur, ultimum est ratum»). Старые (законоведы строго придерживались буквы закона и не считались с волей завещателя; во времена принципата продолжали ее линию. Лишь в постклассическом праве воля завещателя обретает свое настоящее значение, и завещание толкуют исходя из этой воли. В любом случае принималось во внимание разумное решение завещающего: «Prudens consilium testantis animadvertitur» (Scaevola). При рассмотрении таких завещаний, полагали римские юристы, «никогда не следует придавать особого значения толкованию его слов, если воля завещателя совершенно ясна» («cum enim manifestissimus est sensus testatoris, ver-borum interpretatio nusquam tantum valeat, ut melior sensus existat»). «Non solent quae abundant vitiare scripturas» («Избыточные оговорки не могут лишить силы письменный документ»).
К середине II столетия то правило, что завещательные распоряжения толкуются по воле (voluntas) завещателя, приобрело общее значение. Эта воля (voluntas) рассматривалась как юридическое основание всего завещания. Отступления от общего правила могли проявляться еще или по недоразумению, или в качестве тенденциозных. Так, например, если завещатель назначал наследником своего раба, позабыв сказать, что вместе с тем ему даруется свобода, то такое назначение вплоть до Юстиниана почиталось за недействительное. При Юстиниане для действительности письменного и устного добавления к завещанию необходимо было 5 свидетелей и unitas actus.
В завещании могли содержаться также другие распоряжения: завещательные отказы (legata) (рассмотрены будут ниже), об освобождении рабов (manumissio testamentaria: «Nominatim servi testamento manumitti possunt» (Paulus)), опеке (tutela testamentaria), похоронах (jus inferendi). В знак своей любви к Августу «некоторые отцы семейств в завещаниях приказывали, чтобы их наследники совершили на Капитолии обетные жертвы за то, что Август их пережил, и чтобы перед жертвенными животными несли соответствующую надпись» (Suet. Div. Aug. 59). Нерон «своих спутников прежде всего и больше всего умолял, чтобы голова его никому не досталась и чтобы тело его, во что бы то ни стало, было сожжено целиком» (Suet. Nero. 49.4). Отон «завещал позаботиться о его останках и памяти» (Suet. Oton. 10.2).
Если кто-то похоронил покойника, не будучи обязанным это делать, с целью взыскания расходов с наследника (его не было в момент смерти), то ему дается иск о погребении (actio funeraria; praetoria, in bonum et aequum concepta, perpetua). Этот иск содержательно был близок к negotiorum gestio, а также связан с privilegium exigendi. Ulpianus: «Qui propter funus aliquid impendit, cum defuncto contrahere creditur, non cum herede». Расходы на похороны несостоятельного должника возмещались главным образом из имущества покойного.
Завещатель мог по своей воле лишить некоторых потенциальных наследников их прав (exheredatio). Этот вид завещательного распоряжения должен был выражаться словами; касался он законного наследника (об интересном случае подобного рода пишет Плиний Младший: Epist. V. 1). В исключительных случаях лишение наследства шло на пользу лицу, обозначенному в завещании, к примеру расточитель исключался в пользу его детей, но с обеспечением его содержания. Filius f a-milias и postumus suus должны быть названы по имени (nominatim), иначе завещание будет считаться недействительным: «Qui f ilium in potestate habet, curare debet, ut eum vel heredem institu-at vel nominatim exheredet; alioquin, si eum silentio praeteierit, inutiliter testabitur» (Gajus)1. Прочие sui heredes могут исключаться общей фразой. Все эти распоряжения излагались обязательно в торжественной форме: «Такой-то да будет наследником» («Titius heres esto») или «Сын мой такой-то да будет лишен наследства» («Titius filius meus exheres esto»); при Юстиниане такое исключение было отменено. Завещатель не обязан был указывать причину лишения этих лиц наследственных прав. Включение в завещание какой-то несправедливой оговорки вызывало недоверие к наследодателю: «Non est enim consentiendum parentibus, qui injuriam adversus liberos suos testamento inducunt». Начиная со Ц в. н. э. при назначении наследника (heredis institutio), лишении наследства (exhereda-tio) и назначении опекуна (tutoris datio), кроме старых формул (heres esto, exheres esto, liberis meis tutorem do lego), начали допускать другие формулы, более привычные современному уху, например hereditatis meae dominus esto, heredem instituo, exheres sit, exheredavi te, liberis meis tutor esto, и подобное же произошло относительно назначения легатов. В правление Константина для exheredatio достаточно было формального высказывания.
С точки зрения возможности участвовать в завещательном процессе (testamenti factio) в римском праве различались два вида правоспособности: активная и пассивная. Первая означала право совершать действительное завещание (testamenti factio activa), которым обладали только совершеннолетние римские граждане («Masculus minor annorum quattuo-rdecim testamentum facere non potest, femina vero potest» (Gajus), «Testamentum facere possunt masculi post impletum quartum decimum annum, feminae — post duodecimum» (Paulus)) и латиняне. Такого права не было у перегринов, безумных (furiosi), расточителей (prodigi) и лиц, лишенных права быть свидетелями (intestabiles): «Inpubes, licet sui juris sit, facere testamentum non potest, quoniam nondum plenum judicium animj habet» (Ulpianus). «Intestati dicuntur, qui testamentum facere non possunt» (Paulus). «Hermaphroditus an ad testamentum adhiberi possit, qualitas sexus incalescentis osteodit» (Callistratus). «Qui in potestate parentis est, testamenti f aciendi jus non habet» (Labeo). Однако освобожденные из-под отцовской власти могли составлять завещание, даже не умея писать: «Qui manus amisit, testamentum facere potest, quamvis scribere non potest» (Paulus). Сыновья могли делать завещательные распоряжения только относительно peculium (quasi) castrense: «Filius familias, qui militavit, de castrensi peculio, tarn communi quam proprio jure, testamentum facere.potest» (Paulus); взяткодатель (и вымогатель) не допускались в завещательный процесс: «Repetundarum damnatus пес ad testamentum пес ad testimonium adhiberi potest» (Paulus).
У женщин изначально не было testamenti factio, позже они получили право на совершение фидуциарной сделки прода-жи с доверенным лицом, которое затем освобождает ее из-под своей власти и становится ее же формальным опекуном, чтобы позволить ей сделать завещательное распоряжение (coemptio testamenti faciendi gratia). Женщина до времен императора Адриана только тогда могла сделать завещание, когда она поступала под чью-либо «супружескую» власть (coemptio), вслед за тем передавалась своим мнимым супругом кому-либо в кабалу (remancipatio) и, наконец, отпускалась господином на волю (manumissio vindicta). Мать будущего императора Вителлия «оставила его наследником под условием выхода из-под отцовской власти: он отпустил сына, а вскоре, как полагают, отравил его, уверяя вдобавок, что это сын покушался на отцеубийство, но от угрызений совести сам выпил яд, предназначенный отцу» (Suet. Vitell. 6)1. В правление императора Адриана женщины получили полную активную завещательную правоспособность и без coemptio fiducia-ria или при наличии опекуна — с его согласия (auctoritate tutoris)2. Павел отмечал в связи с этим: «Uxori legatum in alieno testamento scribere non prohibemur». Из рабов только бывшие в собственности государства имели соответствующие права3. С утверждением христианства в качестве официальной религии этих прав были лишены еретики и вероотступники (apostatae). Завещатели обязательно должны были сохранять testamenti factio от составления завещания до самой смерти. Другой разновидностью данного явления была testa-menti factio passiva или capacitasi (jus capiendi). Этой способностью не обладали Latini Junianii до тех пор пока они не становились римскими гражданами в\ течение 100 дней после открытия наследства; в правление Августа — caelibes et orbi, со времен Домициана — feminae probrosae. При этом неприоб-ретенное имущество становилось caducum. Данную неспособность отменил частично Константин, а Юстиниан полностью. До раннего принципата она была ограничена у женщин. Раб завещателя получал ее, становясь свободным по воле своего господина, а чужой раб — при ее наличии у его господина. Этой возможности были лишены personae incertae, но постепенно стали получать postumi. Госказна эпохи Империи (fiscus) обладала ею всегда. У городских общин и благотворительных учреждений, в том числе у церкви (ecclesia), но не у корпораций, она появилась с классической эпохи1. Testa-menti factio passiva требуется при совершении завещания, смерти завещателя и при принятии наследства.
Ульпиан же, а чуть ранее и Гай в «Институциях» (II. 101), приводят три рода (genera) завещаний: 1) в созванных коми-циях (calatis comitiis), собираемых дважды в год, под руководством верховного жреца; 2) в войске, готовом выступить в поход (in procinctu, т.е. «в препоясанном виде»); 3) путем воображаемой манципации (per aes et libram fit, id est per man-cipationem imaginariam). «Alterum testamentum in pace et in otio faciebant, alterum in proelium exituri» (Gajus).
Завещание находилось под постоянным контролем народного собрания и представителей отдельных общин (родов). Законодательные ограничения появились только тогда, когда стал падать этот контроль: появление законодательных ограничений означало, что на судебную власть переносился тот надзор, который прежде принадлежал самому обществу. Их появление знаменовало в то же время шаг вперед, а не назад на пути развития свободы завещаний, потому что законо- дательное ограничение по существу своему было определеннее, чем всякие другие ограничения. Запрещенное законом становилось, правда, окончательно недоступным, но зато все остальное оказывалось столь же достижимым.
Особый характер имело testamentum militis — единственное совершенно неформальное завещание. Оно расходилось с принципами наследственного римского права как сословная привилегия и имело силу год спустя после почетного увольнения из армии (missio honesta). Воин мог дать свободу рабу своим завещанием: «Post mortem heredis aut ante institutionem heredis testamento libertas dari non potest, excepto testamento militis» (UlpianusX Диктатор Сулла своим lege de captivis (sive de conf irmandis testamentis — 80 г. до н. э.) провозгласил завещание умершего в плену римского гражданина действительным с фикцией его смерти как свободного лица (fictio legis Cor-neliae).
Гай Калигула за неблагодарность уничтожил «завещания старших центурионов, где не были названы наследниками ни Тиберий после его прихода к власти, ни он сам; а завещания остальных граждан, о которых он слышал, будто они подумывали оставить наследство Цезарю, — как пустые и недействительные. Этим он нагнал такого страху, что даже незнакомые люди стали во всеуслышание объявлять его сонаследником родственников, родители — сонаследником детей; а он, считая издевательством, что после такого объявления они еще продолжают жить, многим из них послал отравленные лакомства. По таким делам он сам вел следствия, заранее назначая сумму, которую намерен был собрать, и не вставал с места, пока ее не достигал» (Suet. Gajus Cal. 38.2-3). Песценний Нигер «приказал, чтобы воины, отправляясь на войну, не носили в поясах золотых и серебряных денег, но сдавали их в казну, с тем чтобы после битв получить обратно то, что они сдали; при этом он добавил, что деньги эти будут выданы сполна их наследникам, детям и женам, кому полагается наследство, для того чтобы в случае, если судьба пошлет какую-нибудь неудачу, ничего не перешло к врагам в виде добычи» (Ael. Spart. Pesc. Nig. X. 7). Император Траян (в 250 г.), дозволяя солдатам словесные завещания, поясняет, чтр за таковое следует считать серьезное распоряжение, сделанное при соответствующей обстановке, но не всякий, может ёыть, шуточный посул.
Юстиниан разрешил testamentum militis только на время военных кампаний и считал его как исключительную форму завещания, обусловленную военными событиями, которая не относилась к другим участникам военных походов.
Ко II в. первые два обычая вышли из употребления. Процедуру мнимой манципации описывают оба автора (Гай и Павел). В ней участвовали весовщик (libripens), «приобретатель семьи» (familiae emptor) и не менее 5 свидетелей. Гай отмечал, что «среди свидетелей не должен быть тот, кто состоит во власти приобретателя семьи или самого завещающего». Что касается завещания, то при этом производятся две вещи (два дела — duae res aguntur): «приобретение семьи» (familiae mancipatio) и провозглашение завещания (nuncupatio tes-tamenti). Прикасаясь к завещательным табличкам, завещатель произносил следующее: «То, что написано в этих навощенных табличках, я так даю, так говорю, так клятвенно подтверждаю (testor); итак, вы, квириты, да произнесете во свидетельство». На что, может быть, следовал утвердительный ответ свидетелей. Вероятно, такое обращение к свидетелям существовало во всех манципационных актах, но упоминается оно лишь при описании завещания. Суть данной процедуры поясняет Гай (Inst.II. 104-107 — legendum est!). «Покупатель» формально занимал место наследника, малолетние же наследники, ради которых составлялось все завещание, представляли собою лиц, которые должны были участвовать в наследии через посредство наследника-покупателя. Таким образом, было положено начало тому различию, которое играло важную роль в праве последующего времени, именно различию наследования в строгом смысле (hereditas) от получения отказа или легата.
Приобретатель семейного имущества выступал связующим звеном между наследодателем и его наследниками и охранял имущество до вступления наследников в их права (custo-dela). После смерти завещателя он обязан был разделить его имущество согласно его последней воле. Завещатель оставлял за собой пожизненное право распоряжаться этим имуществом. В частности, как пишет Павел, переживший завещатель лишал силы фидеикомисс, если он продавал передававшуюся вещь: «Testator supervivens si earn rem, quam reliquerat, vendiderit, exstinguitur fideicommissum».
Процедура символического принятия семейного наследия дала жизнь процедуре per aes et libram. Приобретатель имущества от наследодателя присутствовал лишь как 7-й свидетель. Основным моментом в совершении завещания стало торжественное устное заявление (nuncupatio), в котором завещатель излагал свою волю, в том числе назначал наследни-ка(-ов). Вся эта процедура и стала называться testamentum per nuncupationem. В классическую эпоху преобладала ее письменная форма, что позволяло завещателю сохранять в тайне содержание завещания (testamentum secretum). «Покупатель» был необходим еще до появления письменных распоряжений. С их появлением (на восковых дощечках) обряд завещания сократился; вместо подробного словесного изложения своих распоряжений завещатель предъявлял присутствующим дощечки, подтверждая торжественно их силу (nuncupatio). В этом заключалась существенная часть сделки, которая становилась все более-и более завещанием, т.е. объявлением воли на случай смерти (а не сделкой между живыми). При Гае «покупатель» занимал в обряде роль простого свидетеля и участвовал лишь «по старине». Ни после совершения завещания, ни после смерти завещателя он не прикасался вовсе до имущества умершего, которое переходило непосредственно к наследнику, который уже и распределял его согласно с волей завещателя. Nuncupatio при этом ограничивается простой формулой, в которой завещатель перед 7 свидетелями ссылается на документ, в котором выражена была его последняя воля, а свидетели скрепляют его своими подписями и печатями. Лицо, писавшее чужое завещание (testamentarius), также могло быть свидетелем. «In testibus non debet is esse, qui in potestate est aut familiae emptoris aut ipsius tes-tatoris» (Gajus). 1
Постоянное присутствие все участников письменного и устного завещания, не прерываемое никаким другим юридическим действием, обеспечивало его юридическую силу. Адриан, Север и Антонин предписали, что завещание не должно почитаться недействительным, если при составлении его в числе свидетелей действовали вместо свободных такие рабы, которые в то время всеми принимались за лиц свободных, так что завещателю было простительно то же заблуждение.
Претор при совершении завещательной процедуры мог не настаивать на mancipatio familiae и просто давал bonorum possessio secundum tabulas наследнику, который предъявлял формально правильное завещание с печатями не меньше 7 свидетелей. Составив завещание, наследодатель приглашал 7 свидетелей. Держа завещание в руках, он торжественно заявлял, что это его последняя воля; свидетели подписывали таблички и ставили свои печати. После прошнуровки табличек завещатель прикладывал к ним свою печать. Это завещание, называемое также testamentum praetorium (jure praeto-rio), было уже свободно от всякого формализма. Цивильный наследник, однако, мог добиться передачи ему наследства, доказав недействительность завещания. В правление Антонина Пия (138-161 гг.) bonorum possessio secundum tabulas становится cum re, и его защищает exceptio doli. Теперь письменный акт является не просто средством доказывания, a testamentum praetorium — распорядительным документом, но и преобладающей классической формой testamenti. Senatus-consultum 193 г. при Пертинаксе регламентировало несколько вопросов, связанных с завещаниями, особенно в пользу принцепса.
Сам этот император «предложил закон, согласно которому ранее составленные завещания не теряли своей силы до тех пор, пока не будут оформлены другие, и наследство не должно было вследствие этого переходить в императорскую казну.
О себе он объявил, что ни от кого не примет наследства, которое будет ему назначено из лести или вследствие запутанной тяжбы, с целью лишить наследства законных наследников и близких родственников» (Jul. Capit. Gelv. Pert. VII. 2-3).
Завещание из манципационного акта превратилось в обыкновенную письменную сделку с достаточным выбором обязательных формул для ее составления. Кроме того, опущение какого-либо слова при составлении завещательной формулы не ставилось в вину, если от того не страдал сам смысл завещания. При Константине манципационное завещание было устранено формально, вместе с торжественным вступлением в права наследства (cretio).
В поздний постклассический период появляются новые формы testamentum imperfectum (в пользу законных наследников, когда не требуется присутствие всех 7 свидетелей и соблюдение всех формальностей; Paulus: «Plures quam sep-tem [testes] ad testamentum adhibiti non nocent»). Появление новых писчих материалов (пергамента и папируса) делает возможным написание завещания только одним лицом (testamentum hdlographum <= (оШоураш<роу)) без подтверждения свидетелей. Этот порядок сохранялся и в Средние века, дошел он и до нашего времени. Появляются также публичные формы: судебное завещание (testamentum judiciale), т.е. testamentum apud acta conditum (зафиксированное в суде или другом учреждении); testamentum judici oblatum (переданное на хранение в суд); testamentum principi oblatum, testamentum in nostris scriniis (переданное императору).
Юстиниан объединил элементы прежних процедур (из цивильного взято было unitas actus, из преторского — участие 7 свидетелей и их печати, из императорского — подписи завещателя и свидетелей) и создал testamentum tripertitum в устном и письменном виде; он сохранил также и более ран ние формы публичного завещания.
Наряду с этими обычными формами завещания в римском праве встречались также специальные, особенности которых определяли обстоятельства: testamentum caeci (слепого), testamentum muti (немого), testamentum surdi (глухого); при совершении последнего должен был участвовать нотариус (tabularius) или хотя бы 8-й свидетель, а за неграмотного завещателя подписывался восьмой (octavus subs-criptor). В деревнях достаточно было 5 свидетелей; во время эпидемии не требовалось одновременного присутствия всех свидетелей.
Для назначения законных наследников из нисходящих было достаточно собственноручного написания даты совершения завещания, а также имен нисходящих и их долей (testamentum parentum inter liberos) и воли не составившего завещания (voluntas intestati) или даже простого раздела вещей наследодателя между наследниками в рамках их долей (divisio inter liberos), который, собственно, не является завещанием.
В обычном праве известно было также testamenta simulta-пеа (два или больше завещаний в одном документе), к примеру testamenta reciproca (взаимное назначение наследниками у супругов: «Neglegentia matris, quominus suus patri heres sit, obesse non debet» (Paulus)). Такие завещания были взаимосвязаны (testamenta correspectiva), и аннулирование одного из них имело тот же эффект и для другого.
В римском праве были выработаны критерии законности завещания (testamentum justum; testamentum in jure factum): «Interest reipublicae suprema hominum testamenta rata haberi» («В интересах государства, чтобы завещания людей признавались действительными»). Ульпиан отмечал: «Недействительным завещание становится, если завещатель станет (стал бы) пораженным в правах (capite deminutus) или если по праву, когда завещание составлено, никто не обнаруживается как наследник». «Legitimae hereditatis jus, quod ex lege duodecim tabularum descendit, capitis minutione amittitur». Гай говорит о senatusconsultum, которое-признавало недействительным heredis institutio captatoria. He. влияло на действительность завещания отсутствие дня и имен консулов (года их правления), как о том пишет Модестин: «Cum in testamento dies et consules adjecti non sunt, non nocet, quominus valet testamentum».
Юлий Павел пишет о месте и времени их составления: «Завещания, сделанные в муниципии, колонии, городе, наместничестве (praefectura), в деревне, в военном городке, на рыночной площади, должны были открываться и оглашаться на форуме или в торговых рядах днем, между вторым и десятым часом, в присутствии свидетелей или почтенных мужей; после оглашения содержания снова скрепляться печатью ими же, в чьем присутствии они (завещания) открыты».
Еще во времена Юлия Павла сохранял силу закон 81 г. до н. э., изданный при диктаторе Луции Корнелии Сулле, который предусматривал наказание для лиц, нарушавших порядок обращения с завещаниями. Юлий Павел так излагает его текст: «Если кто написал (бы) ложное завещание, огласил его, подложил его, запечатал, утаил, спрятал, распечатал, уничтожил, то был бы наказан по закону Корнелия о ложных завещаниях, то есть выслан на остров (in insulam deportatur). He только такого (человека) закон Корнелия привлекал к ответственности, но и того, кто, зная, по злому умыслу распорядился, чтобы это произошло, или позаботился о том, чтобы это было сделано. Утаивает завещание тот, кто, зная, сознательно, во вред наследникам, или отказополучателям, или фидеи-комиссариям, или же вольноотпущенникам не открывает (поп profert) таблички завещания». Он же уточняет, кого считать утаивающим дощечки с текстом завещания: «Тот, кто имеет у себя таблички (завещания) и может их открыть (показать), не заботится об этом». Предусмотрена была и ответственность за повреждения завещания: «Кто по злому умыслу, во вред кому-либо, уничтожит, изменит, подложит, подпишет счетные книги, протоколы, книжки, выставленную доску с документами, письменные свидетельства, гарантирующие документы, долговые расписки, письма, или кто подложит свин-цово-серебряный сплав, в то время как завещатель положил серебро, золото, тот наказывается за подделку. Кто, зная, по злому умыслу воспользовался ложными свидетельствами, актами, письмами, расписками, наказывается за подлог (роепа falsi coercetur); и за то же менее знатные осуждаются к работам на рудниках, более знатные высылаются на острова. Кто даст себе ложное имя, выдумает себе!род или родителей, чтобы захватить нечто чужое, взять, владеть, тот наказывается за обман по закону Корнелия».
Как сообщает Светоний, Октавиан Август ввел необычное новшество в рассмотрение дел о подлоге завещаний: «Все, приложившие к нему руку, подлежали наказанию по Корне-лиеву закону, он велел раздать судьям для голосования кроме двух обычных табличек, оправдательной и обвинительной, еще и 3-ю, объявлявшую прощение тем, кто дал свою подпись по наущению или по недомыслию» (Div. Aug. 33.2).
Светоний рассказывает о трагикомическом случае участия Клавдия в судебных заседаниях по рассмотрению подложности завещания: «Однажды шла речь о подделке завещания, кто-то крикнул, что за это надо отрубить руку, а он тотчас и велел позвать палача с ножом и плахой» (Div. Claud. 15.3). При Нероне «против подделок завещаний тогда впервые было придумано проделывать в табличках отверстия, трижды пропускать через них нитку и только потом запечатывать. Предусмотрено было, чтобы первые 2 таблички завещания предлагались свидетелям чистыми, с одним только именем завещателя, и чтобы пишущий чужое завещание не мог приписывать себе подарков» (на чистых табличках, подписанных свидетелями, завещатель потом вписывал имена наследников, которых свидетели не должны были знать) (Nero. 17). Как сообщает Светоний, «он постановил, чтобы по завещаниям вольноотпущенников, без видимой причины носивших имя родственных ему семейств, он наследовал не половину, а 5/6 имущества; далее, чтобы по завещаниям, обнаруживающим неблагодарность к императору, все имущество отходило в казну, а стряпчие, написавшие или составившие эти завещания, наказывались» (Idem-. 32.2).
Павел указывает суммучштрафа в 5000 HS за открытие завещания в ином месте и иным лицом: «Qui aliter aut alibi, quam lege praecipitur, testamentum aperuit recitaveritve, poena sestertiorum quinque milium tenetur». Он же определяет признаки утаивания завещательных табличек: «Supprimere ta-bulas [testamenti] videtur, qui, cum habeat et proferre possit, eas proferre non curat». При отсутствии одного из существенных реквизитов завещание считалось незаконным (testamentum injustum; testamentum non jure factum); оно было ничтожным с самого начала (testamentum nullum), а также подделанным, не выражавшим волю наследодателя (testamentum f alsum).
Как сообщает греческий историк начала III в. Дион Кассий, триумвиры (Октавиан, Марк Антоний и Лепид) в 1-й год своего пребывания у власти (начало 42 г.) своими действиями пробуждали самые низменные инстинкты толпы: «Некоторые требовали целиком имущество скончавшихся и получили его, другие же насильно вторгались в род живых, но старых и бездетных (сограждан scilicet). Солдаты дошли до такой степени жадности и бесстыдства, что некоторые просили у самого Цезаря (Октавиана — ММ.) имущества его матери, умершей тогда и удостоенной почетного погребения за счет казны»1. Светоний рассказывает о злодеянии Тиберия, который «угрозами и запугиванием довел до самоубийства Гнея Лентула Авгура, очень богатого человека, в надежде стать единственным его наследником» (Tib. 49.1). Он же приводит любопытный пример того, насколько низко ценилась в Риме особа будущего императора Клавдия: «Даже одно завещание, на котором стояла его подпись, было принято к обжалованию как подложное» (Div. Claud. 9.2). Зато будущий император Тит «любому почерку подражал так ловко, что часто восклицал: "Какой бы вышел из меня подделыватель завещаний!"» (Suet. Div. Tit. 3.2)2.
Практически любое последующее правильно составленное завещание делало недействительным предыдущее: «Posteriore testamento, quod jure factum est, superius rumpi-tur» (Gajus). «Когда в завещании имеется два несовместимых положения, принимается второе» («Cum duo inter se repugnan-tia reperiuntur in testamento, ultirrium ratum est»). «Rumpitur testamentum mutatione item agnatione» (Ulpianus). Прежнее завещание могло содержать условие (clausula derogatoria), тайно включенное в завещание, в котором оговаривалось, что позднейшее завещание, не содержащее этого условия, является недействительным. Завещание становится добавочно недействительным, если у завещателя появляется «свой» наследник, который им раньше не был или не мог быть и не исключен из наследования, к примеру, родившийся после смерти завещателя (postumus). Те же последствия имело совершение нового завещания и capitis deminutio (кроме военнопленного). Если кто-нибудь ошибочно считал умершим своего наследника по закону или того, кто был назначен наследником в прежнем завещании, и под влиянием таковой ошибки написал новое завещание, в котором назначил нового наследника, то по постановлению императоров II и III вв. это последнее назначение подлежало отмене, как скоро обнаруживалась ошибка. Павел и Африкан объявили недействительным, когда наследства лишается сын, которого отец по заблуждению считал умершим или ненастоящим, не своим. Обратно, завещание недействительно и тогда, когда наследник, назначенный в нем, принят отцом ложно за сына (имп. III в.).
Во всех этих случаях отменялось, собственно, только назначение наследника, остальные же распоряжения сохраняли свою силу. Если ни один из наследников не вступал в свои права, завещание теряло силу (testamentum destitutum). Завещание, в котором завещатель существенно обделил (ргае-teritio) одного из ближайших родственников (testamentum inofficiosum), может быть действенно оспорено законным наследником (querela inofficiosi iestamenti), и претор может отменить его. «Inofficiosum dicitur testamentum, quod frustra liberis exheredatis non ex officio pietatis videtur esse conscrip-tum» (Paulus).
В древние времена вольноотпущенникам разрешалось безнаказанно обходить своего патрона (молчанием) в завещании. Если наследодатель не установил наследников, не исключил из их числа своих ближайших родственников, то его завещание было ничтожно (testamentum nullum). С другой стороны, если некто серьезно провинился перед наследодателем, к примеру пытался опорочить его завещание или изменить его в свою пользу, был повинен в его смерти или не отомстил за нее (mors inulta), не должен был иметь от наследодателя ничего mortis causa. Если же такой негодяй (indignus как недостойный) все же что-то получал, то это отнималось у него как ereptorium (вырванное, похищенное). Все его приобретения отсуживались в когниционном процессе и чаще, всего — в пользу фиска1. Senatusconsultum Aemilianum (llr. н. э.) постановило, что в течение 5 лет можно предъявить иск к тому, кто вопреки запрету senatusconsultum Silanianum (10 г. н. э.) (vide superiore) вскрывал завещание убитого. Император Тит «безнаследные имущества погибших под Везувием пожертвовал в помощь пострадавшим городам» (Suet. Div. Tit. 8.4).
Наследодатель должен был оставить некоторым своим законным наследникам обязательную долю — portio debita (legitima) (25% от законной части). На ее получение могут претендовать все нисходящие (Novella XVIII Justiniani увеличила обязательную долю для них'на 33%, при наличии 4 и более детей — до 50%), а также единокровные родственники, но только в том случае, если в качестве наследника установлена persona turpis. Далее ее могут получить внебрачные дети (после матери и ее восходящих); патрон после вольноотпущенника, умершего бездетным (вначале до 50% (Ulpianus: «Civis Romani liberti hereditatem lex duodecim tabularum patrono defert»), а с постклассической эпохи — до 33%). Величина обязательной доли определяется исходя из чистого наследства; управомоченному засчитывается все, что он получил от наследодателя mortis causa (legata). На обязательную долю не могли претендовать лица, лишенные наследодателем в законном порядке наследственных прав j(exheredatio). В любом случае действовал принцип: «Nemo\plus commodi heredi suo relinquit, quam ipse habuit» (Paulus). Управомоченное лицо могло отказаться от своей обязательной доли без получения выгоды (animus repudiantis). Для защиты своей необходимой доли в наследстве патрон мог с помощью actio Fabiana (in factum, poenalis) отменить завещательные распоряжения in fraudem patroni вольноотпущенника. В остальном же завещатель мог разделить наследство на сколько угодно частей: «In quot vult uncias testator hereditatem suam dividere potest» (Paulus).
У наследодателя был еще ряд возможностей для гарантированной передачи наследства желанным лицам. С этой целью завещатель проводил подназначение (substitutio) наследника под отлагательным условием. При обычном подна-значении (substitutio vulgaris) субститут вступает в права вместо назначенного наследника (heres institutus), если последний не может (casus impotentiae), например в случае преждевременной смерти, или не хочет (casus noluntatis) стать им — в случае отказа от наследства. Завещатель может назначить ряд субститутов, в том числе и взаимно подназначенных (substitutio reciproca), причем более отдаленный субститут вытесняется более близким, и не важно, в каком порядке отпадают субституты и наследник. Данное подназначение вытесняет собой право приращения (jus adcrescendi). При substitutio pupillaris (подназначение наследника умершего сироты) наследует подназначенное лицо, если назначенный ребенок переживет наследодателя, но умрет, не достигнув совершеннолетия. Подназначенный является наследником как отца, так и ребенка. Он устанавливается оеобым завещанием, исходит из первичного завещания и зависит от его действия. Если отец устанавливает только substitutio vulgaris, этим подразумевается и substitutio pupillaris. При соединении обоих подназна-чений получается двойное (substitutio duplex). Из римской истории известен такой поучительный пример, когда плебс, ознакомившись после похорон Цезаря с его завещанием, узнал, что он усыновил Октавиана, а Антония с Децимом Брутом и некоторых других оставил опекунами и наследниками имущества, если бы Октавиан не вступил в наследство. Сам же он впоследствии «нимало не домогался наследств и никогда ничего не принимал по завещаниям людей незнакомых, но к последним заветам друзей был необычайно чувствителен, и если в завещании о нем упоминалось небрежно и скупо, то непритворно огорчался, а если почтительно и лестно, то откровенно радовался. Когда завещатели оставляли детей, он или тотчас передавал им свою долю наследства и отказанные ему подарки, или же сохранял ее на время их Малолетства, а в день совершеннолетия или свадьбы возвращал с процентами» (Suet. Div. Aug. 66.4). Этот же писатель знакомит нас с завещанием самого Августа: «Завещание его, составленное в консульство Луция Планка и Гая Силия, в третий день до апрельских нон, за год и 4 месяца до кончины, записанное в двух тетрадях частью его собственной рукой, частью его вольноотпущенниками Полибом и Гиларионом, хранилось у весталок и было ими предоставлено вместе с 3 свитками, запечатанными таким же образом. Все это было вскрыто и оглашено в сенате. Наследниками в 1-й степени он назначил Тибе-рия в размере 2/3 и Ливию в размере 2/3; им он завещал принять и его имя. Во 2-й степени он назначил наследниками Друза, сына Тиберия, в размере 1/3, и Германика с его 3 детьми мужского пола — в остальной части; в 3-й степени были поименованы многие родственники и друзья... Из 3 свитков в 1-м содержались распоряжения о погребении; во 2-м — список его деяний... в 3-м — книги государственных дел... сколько денег в госказначействе, в императорской казне и в податных недоимках» (Suet. Div. Aug. 101. 1-2). Август из-за любви к Друзу — отцу будущего императора Клавдия — «всегда назначал его сонаследником сыновьям» (Suet. Div. Claud. 1.5). Сам Тиберий «по своему завещанию отказывал наследство в равной доле своим внукам Гаю, сыну Германика, и Тиберию, сыну
Друза, назначив их наследниками друг другу» (Tib. 76); «однако, умирая, он назначил его (Клавдия) наследником в третью очередь и в третьей части, отказал ему в подарок 200 000 сестерциев...» (Div. Claud. 6)1. Будущей император Марк Аврелий «уступил все отцовское имущество, на раздел которого звала его мать, своей сестре и сказал, что ему достаточно и состояния деда; к этому он прибавил, чтобы и мать, если хочет, завещала свое состояние сестре для того, чтобы сестра не была беднее своего мужа» (Jul. Capit. Vita Marci Ant. IV. 7). При Ком-моде «тем, на кого не было никакой возможности возвести ложное обвинение, ставилось в вину то, что они не пожелали записать его в свои завещания наследником» (Ael. Lampr. Comm. Ant. V. 14). Гелиогабал «имел большие средства, которые многие оставляли ему по завещанию в память его отца. Он говорил, что не хочет иметь детей, так как среди них кто-нибудь может оказаться честным человеком... Он же, как передают, сказал: "Если у меня будет наследник, то я дам ему опекуна, который заставит его делать то, что делал и буду делать я"» (Ael. Lampr. Ant. Geliog. XXXI. 3, XXXII. 3).
"В истории римского наследственного права известен поучительный прецедент, названный Curiana causa. Некий Ко-поний, полагая, что его жена беременна, установил наследником nascituri, а Курия — его поднаследником (substitutus). По прошествии 10 месяцев ребенок так и не родился, и наследник по закону стал домогаться наследства, утверждая, что подназначение (substitutio pupillaris) недействительно, поскольку не было назначения наследника. Курий же утверждал, что в таком подназначении молча подразумевается и обычное подназначение. Хотя наследника по закону поддерживал знаменитый юрист Quintus Mucius Scaevola, спор выиграл под-назначенный Курий, которого защищал выдающийся оратор Lucius Licinius Crassus. Видимо, этот случай дал повод утверждать о первенстве права перед родством: «Filius est nomen naturae, sed haeres nomen juris».
В более позднем классическом праве подназначенный рассматривается как наследник только ребенка, и ему достается и то, что ребенок получил помимо отца. В рассматриваемом подназначении есть некоторые отклонения от общих принципов наследственного права: оно устанавливает последовательное правопреемство; завещатель распоряжается за другого, оттого часть отцовского завещания, где содержалось такое подназначение, называлась testamentum pupillare. Светоний рассказывает о наследстве будущего императора Нерона: «Трех месяцев он потерял отца; по завещанию он получил третью часть наследства, да и ту не полностью, потому что все имущество забрал его сонаследник Гай... Но когда Клавдий принял власть, ему не только было возвращено отцовское имущество, но и добавлено наследство его отчима Пассиена Криспа» (Nero. 6.3). В праве Юстиниана особым случаем такого подназначения стало substitutio quasi pupillaris. При таком подназначении наследовал субститут, если умирал, не выздоровев, душевнобольной ребенок. Завещатель должен выделить ему обязательную долю; как субституты ему назначались его же нисходящие, а потом нисходящие со стороны завещателя.
Представляет интерес правовое положение так называемых постумов (post(h)umi), т.е. детей, родившихся после смерти отца или после совершения завещания. «Si quis praegnan-tem uxorem reliquit, non videtur sine liberis decessisse». «Pos-tumos autem dicimus eos dumtaxat, qui post mortem parentis nascuntur» (Ulpianus). «Родившийся после смерти отца ребенок считается таковым» («Posthumus pro nato habetur»). Первоначально они относились к persona incerti; по этой причине не могли быть установлены наследниками. Позже в правовой науке утвердился принцип, что postumi sui также имеют testamenti factio passiva. Появление на свет постума отнимало у завещания его юридическую силу.
Согласно толкованию юристов указанное правило распространялось и на тех, кто «занимал место постумов». Сюда относились, например, лица, которые родились до составления завещания, но в этот последний момент не состояли в числе «своих» наследников завещателя (например, внуки при жизни своего отца), после же составлений завещания заняли это положение (например, внуки вследствие смерти своего отца при жизни деда). Из-за этого под угрозой недействительности завещания их следовало назначать наследниками или исключать из наследства.
Позже юристы перенесли это право с детей, родившихся после смерти наследодателя (postumi legitimi), на внуков, родившихся после смерти наследодателя (postumi Aquiliani — дети ранее умершего сына); на родившихся после совершения завещания (postumi Juniani), на внуков наследодателя, родившихся до совершения завещания, которые в результате смерти своего отца попали под отцовскую власть наследодателя (postumi VeHeiani secundi vel postumi quasi Salviani; lex Vellaea (26 г. н. э.) разрешал, чтобы postumi назначались наследниками или лишались наследства), или на тех же, но родившихся после совершения завещания (postumi Juliani vel Salviani), на внуков наследодателя, отец которых попал в плен (postumi Corneliani). Претор признавал bonorum possessio за постумами, родившимися вне семьи наследодателя. Правило о постумах и широкое толкование его юристами подтверждают то предположение, что первоначальное завещание призвано было оградить интересы прямых наследников. Лишить их наследства завещателю дозволялось по особо уважительным причинам. Потом из этого возникло требование, чтобы завещатель непременно делал одно из двух распоряжений относительно «своих» наследников: или назначал бы их наследниками, или открыто лишал бы их наследства, что называлось exheredatio; несоблюдение этого правила вело также к ничтожности (полной или относительной) самого завещания.
Завещатель мог также назначить несколько лиц к одному и тому же наследству, или наследственной доле, или к одному и тому же отказу (collegatarii). Такое назначение называлось conjunctio, сами наследники — heredes conjuncti (coheredes). Такие назначения производились в нескольких фразах (re conjuncti) или в одной и той же фразе (re et verbis conjuncti partes certae sunt). Conjunctio имело значение для jus adcrescendi, поскольку при наследовании по завещанию преимущество в прирастании получают доли тех наследников, что установлены re et verbis conjuncti. В случае, если земельная собственность переходила к нескольким наследникам и они не соглашались владеть ею сообща, да и путем частного соглашения разделить ее не удавалось, тогда раздел производился третейским судьей (Gaj. Instit. II. 219). После этого наследники могли продать свою часть.