История семьи в России

Всякий народ имеет свою собственную историю и прису­щую только ему специфику организации семейной жизни. Со­временная семья является результатом длительной эволюции и сохранения народных семейных традиций. Понять коллизии се­годняшней семьи мы сможем только через познание ее исторических особенностей и законов общества, в котором она раз­вивалась.

Невозможно постичь русский национальный характер вне по­нимания истории семейных нравов и укладов. В семье скрыва­ются корни всех других социальных институтов и объяснение ха­рактерных черт, присущих России, всего того, что придает ей неповторимый колорит.

Все это ведет свое начало от организации традиционной рус­ской крестьянской семьи. Почему крестьянской? К концу XIX в., как свидетельствует перепись населения 1897 г., в Российской империи проживало 125 млн человек, из них 106 млн (или 85% всего населения) — крестьяне. В 1913 г. численность крестьян­ства несколько уменьшилась, но по-прежнему они составляли абсолютное большинство населения — 82% (только в 1962 г. возник паритет в численности горожан и сельчан). Сельский быт с его обрядами и обычаями держал под своей культурной эгидой не только пригороды, но и маленькие городки, в которых проживало большинство населения России.

Крестьянская семья по своей культуре и быту резко отлича­лась от семьи аристократической, ориентированной на Запад­ную Европу. Граница проходила через психологический склад личности: крестьянина отличала привязанность к общине, к се­мье, тогда как западноевропейской ментальности русских арис­тократов был больше свойствен индивидуализм. Но будучи со­отечественниками, придерживаясь одной религии, одних и тех же традиций, они все же имели немало общего. Во главе семей­ства Ростовых («Война и мир» Л. Толстого), как и любой крес­тьянской семьи, — отец, всем распоряжающийся и все опреде­ляющий в доме. Сравните сюжетную линию у Толстого в «Анне Карениной» и у Лескова в «Леди Макбет Мценскогб уезда». В обоих произведениях присутствует молодая жена, старый муж и красавец любовник, финал для женщины один и тот же — смерть. Столичная дама или купчиха из уездного городка, жен­щина не могла, не должна была нарушать вековые традиции.

В основе традиционного русского крестьянского общества лежал особый институт — сельская община, или мир. Община управлялась собранием глав семейств, которому были подвласт­ны не только экономические и аграрные вопросы, но и внутри-семейные дела, вплоть до рекомендации невест. Неженатый муж­чина до старости носил уничижительное прозвище «малый» или «бобыль», а незамужняя женщина и в старости звалась «девкой». Только брак обеспечивал мужчинам доступ к землепользованию, именно поэтому дореволюционная Россия была на первом месте в Европе по уровню брачности: в 1897 г. лишь 4% женщин и 3% мужчин в возрасте от 40 до 50 лет были незамужними или холос­тяками. В брак не вступали только увечные, юродивые и те, кто уходил в монастырь.

Глава семьи осуществлял единоначалие: «хозяин во дому, что хан во Крыму». Эта власть переходила от отца к сыну или брату, то есть наследование властных полномочий и в крестьянской, и в царской семье шло по одной и той же схеме. Один из совре­менников Павла I сообщает в своих записках: «И Александр, и Константин ужасно боялись отца, и, если последний казался сколь­ко-нибудь расстроен, бледнели, как мертвецы, и дрожали, как осиновые листья».

Цареубийцы воспринимались в народе не только как госу­дарственные преступники, но вызывали ужас и ненависть как нелюди, покусившиеся на вековые семейные устои, как отце­убийцы. Это потом уже именами убийц «царей-батюшек» и по­кушавшихся на такие деяния стали называть улицы. Русские крес­тьяне никогда не бунтовали против царя, а выступали только против непосредственных эксплуататоров; понимая отношение крестьянина к царю, вожди бунта объявляли себя подлинными царями, то Петром III, то Дмитрием. Пишут, что симбирское общество отвернулось от семьи Ульяновых, после того как старший сын был обвинен в покушении на царя, по причине страха перед властями. Такое понимание — перенос ментальности бо­лее позднего, советского времени на характер общественного мне­ния конца XIX в. Скорее, общество отвернулось от семьи чело­века, совершившего тяжкий грех.

В 1880 г. историк и этнограф И. Забылин собрал русские предания, обычаи, обряды, суеверия и описал их в книге «Рус­ский народ». Там читаем: «...у славян всегда почитали старших себя. Главой семейства был родоначальник или отец. Жена, дети, родственники и слуги повиновались этому главе беспрекословно». Возможно, потому тоталитаризм и его разновидность — казар­менный социализм, с непременным вмешательством в личную жизнь, с коллективными хозяйствами и коммунальными жили­щами, — имели благодатную почву и сравнительно легко (отно­сительно стран Восточной Европы) привились на русских прос­торах.

В России всегда любили (любят и теперь) рассказывать кра­сивую сказку о чистых нравах и трогательных отношениях прош­лого. Свою лепту внес и Гоголь повестью «Старосветские поме­щики», рисующей двух прелестных, как он писал, старичков (кстати, о возрасте: ему — 60, ей — 55 лет): «Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу «ты», но всегда «вы»: вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхе-рия Ивановна.

— Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?

— Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я». Писатель Анатолий Стреляный в одной из своих давних пуб­ликаций показал всю мифологичность подобных идиллических картинок. Он передал свой разговор со стариком, который, по­добно модным журналистам, пытался подогнать свой рассказ о старине под заранее намеченную схему. «— Жену-то поколачивал?

— Бывало. Еще и сейчас кой-когда замахнешься.

— А другие по селу?

— О! Такие были, что смертным боем... Далеко не ходить. Мой дед трех баб извел.

— Понятно. Детей, говорите, учили почитать старших — отца-мать, деда-бабку?

— Еще как, не то что сейчас.

— И получалось ? Результат был ?

— Еще какой!

— Бабка, допустим, ничего уже не может делать, лежит недвижимая...

— Не дай Бог!

— ...в доме полно сыновей, невесток, внуков. Садятся за стол. Лучший кусок ей?

— Ты что, смеешься?

— Неужели попрекали куском? И внучек, бывало, интересо­вался у бабки, когда та умрет?

— Как не интересоваться, когда всем полно работы, а тут еще за старухой ухаживай?!»

Для полноты картины обратимся к выдающемуся историку, умершему 110 лет назад и, следовательно, никем не ангажирован­ному. Это Николай Костомаров. Одна из наиболее известных его работ — «Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях». Вот что он пишет: «Все иностранцы по­ражались избытком домашнего деспотизма мужа над женой. Вооб­ще женщина считалась существом ниже мужчины... Русская жен­щина была невольницею с детства до гроба... на нее, как на рабочую . лошадь, взваливали все, что было потруднее... У казаков женщины пользовались значительно большею свободой».

О том же пишут и авторы «Краткого очерка истории войска Донского», впервые изданного в 1909 г.  «Обращение мужьев с женами, — продолжает Костомаров, — было таково: по обыкновению у мужа висела плеть, исключитель­но назначенная для жены и называемая дураком; за ничтожную вину муж таскал жену за волосы, раздевал донага, привязывал веревками и сек дураком до крови — это называлось учить жену... При венчании митрополиты и патриархи читали нравоучения о бе­зусловной покорности жены мужу. Женщины верили, что они в самом деле рождены для того, чтоб мужья их били, и даже самые побои считали признаком любви.

Между родителями и детьми господствовал дух рабства, при­крытый ложной святостью патриархальных отношений».

Может возникнуть вопрос: «Зачем ворошить пыль веков?» Но, как уже говорилось, сама семья — это связь между прошлым, настоящим и будущим. В каждом из нас присутствуют 20 тыс. предшествующих поколений. Нет смысла в приписывании прош­лому всех добродетелей, а настоящему — всех пороков, ведь еще из Библии известны города Содом и Гоморра, которые пользо­вались дурной славой из-за крайней развращенности своих оби­тателей.