Искусство против тоталитаризма
Идеология тоталитарного государства, в каком бы облике она ни выступала,- рассизма, национализма, коммунизма или антикоммунизма - требует отказа от собственной личности. Писатели, силой своего таланта способные предощущать события, видели тенденции развития и раньше других разглядели опасность обезличивания в созданных ими произведениях, предупреждали об этом.
Томас Манн в романе «Признания авантюриста Феликса Круля» (1911 г.) показывает, как обаятельный, солнечный мальчик, занимающийся античностью, превращается в монстра. Вначале - увлечение спортом, красивой формой, идеей организованности и порядка. Постепенно, приняв все это на подсознательном уровне, он подводится к мысли о национальном превосходстве, о вседоз-воленности, о необходимости уничтожения врага. Так растят фашистов.
Андре Жид в романе «Имморалист» раскрывает психологию тоталитарного человека. «Прежде всего каждый претендует не походить на самого себя. Каждый ищет вождя, чтобы ему подражать; даже не ищет вождя, которому надо подражать, он принимает вождя уже выбранного... Закон подражательства я называю законом страха. Страх остаться в одиночестве. И человек не находит себя самого... То, что человек чувствует в самом себе отличного от других, именно это и есть самое редкое, чем он владеет, что каждому придает ценность; именно это человек старается в себе уничтожить. Он подражает». Написано это в 1915 г. До Мусолини, до Гитлера! Но писатель увидел то, что дает силу таким вождям, приводит их к власти.
Размышляя о сущности тоталитаризма, Дж. Оруэлл приходит к выводу: «Тоталитаризм посягнул на свободу мысли так, как никогда прежде не могли и вообразить. Важно отдавать себе отчет в том, что его контроль над мыслью преследует цели не только запретительные, но и конструктивные. Не просто возбраняется выражать - даже допускать - определенные мысли, но и диктуется, что именно надлежит думать, создается идеология, которая должна быть принята личностью, норовят управлять ее эмоциями и навязывать ей образ поведения. Она изолируется насколько возможно от внешнего мира, чтобы замкнуть ее в искусственной среде, лишив возможности сопоставлений. Тоталитарное государство обязательно старается контролировать мысли и чувства своих подданных по меньшей мере столь же действенно, как контролирует их поступки» (21; 151).
Такое же беспощадное разоблачение тоталитарного государства, уничтожающего человеческую личность, превращающего людей в одноликую массу одним из первых дает Е. Замятин в романе «Мы». Отказ от собственной личности приводит к трагедии человека, бессильного перед лицом противостоящей ему безличностной власти. Эта трагедия особенно остро переживается деятелями искусства, чья индивидуальность больше всего проявляется и реализуется в творчестве. Остаться самим собой, не стать «как все» было вопросом жизни. Не найдя себя в «новом обществе», люди искусства часто покидают страну бедствия. Иные прекращают свою деятельность и это спасает им жизнь. Но многие продолжают бороться, раскрывая в своем творчестве уродство этого мира и его опасность для человечества.
Трагедию творческой личности в условиях утверждающегося тоталитаризма показал Г. Гауптман в пьесе «Перед заходом солнца». Здесь эта трагедия происходит пока лишь в рамках семьи, где взрослые дети пытаются организовать жизнь Маттиуса Клаузен - профессора, высокообразованного человека, носителя традиций немецкой культуры - по своим меркам.
«Разве я не свободный человек с правом свободного решения?» - спрашивает он, защищая свое право быть самим собой.
Бертольд Опперман - один из героев романа Л. Фейхтвангера «Семья Опперман» - поставлен перед дилеммой: или отказаться от того представления о мире, от тех культурных ценностей, на которых он был воспитан, и тогда он окончит гимназию и получит необходимый аттестат, или сохранить верность идеалам и тогда он будет исключен за несовместимость этих взглядов с теми, которые уже начали утверждаться. Разум подсказывает отказаться, а затем уехать из Германии и, имея аттестат, в другой стране продолжить образование. Он склоняется к этому решению, но выполнить его не может. «Твое «да», пусть будет «да»; твое «нет» пусть будет «нет»» - напишет он, уходя из жизни.
Тоталитарный режим извращает, разрушает нормальную человеческую жизнь, уродует человеческие отношения. Картину этого разрушения показал Б. Брехт в пьесе «Страх и нищета в Третьей империи». Это - пьесы в пьесе. Их 24, и в каждой какая-то частица жизни нацистской Германии. Ученые-физики, обсуждая свои научные проблемы, избегают упоминания о теории относительности Эйнштейна, потому что он еврей. Родители боятся, что их сын может донести на них. Известный своей порядочностью и строгим соблюдением законов судья не может вынести обвинительный приговор ограбившим лавку штурмовикам, потому что после такого решения его отстранят от должности. В романе Лиона Фейхтвангера «Успех», прообразом одного из персонажей стал Гитлер. Чарли Чаплин в фильме «Диктатор» создает карикатурно-сатирический образ Гитлера. Пабло Пикассо пишет серию панно «Герника» о разрушенном немецкой авиацией испанском городе. Активно борются немецкие писатели-антифашисты. Ф. Вольф в пьесе «Профессор Мамлок» (у нас по ней был поставлен фильм) показал жизнь в Германии после прихода фашистов к власти. Ганс Фаллада в романе «Каждый умирает в одиночку» описывает, как пытается сопротивляться и по-своему бороться с фашизмом простой, неискушенный в политике, человек. Сознательная борьба антифашистов - тема романов Анны Зегерс «Седьмой крест» и «Мертвые остаются молодыми».
Писатели-фантасты в своих романах-антиутопиях раскрывают суть тоталитаризма. Это романы-предупреждения. В тоталитарном государстве Океания, описанном Дж. Оруэллом в романе «1984», существовали три основных лозунга Партии: «Война - это мир. Свобода - это рабство. Незнание - это сила». Здесь введен новый язык, задача которого привести слова и понятие в соответствие с новым мировоззрением.
Слово «свобода» по-прежнему существовало в новоязе, но употребить его можно было лишь в таких выражениях, как «Собака свободна от блох» или «Поле от сорняков свободно». Употреблять же подобное понятие в привычном смысле - «политически свободен» или «свободен интеллектуально» - было нельзя, поскольку политической и интеллектуальной свободы не существовало даже в качестве общих представлений, и они неизбежно становились безымянными. Язык не только очищался от явно еретических слов - сокращение словарного состава рассматривалось как самоцель и ни одно слово, без которого можно было обойтись, не оставлялось. Новояз не расширял, а свертывал сферу мысли, и опосредованно цель эта достигалась сведением к минимуму выбора слов» (22; 220).
Но не только произведения, имеющие прямую антифашистскую направленность, имели значение в борьбе с ним. «Верность культуре была уже автоматически антифашизмом,- писал итальянский художник Ренато Гуттузо.- Писать натюрморты с бутылками или геометрические стихи было само по себе уже протестом».
Протест против тоталитарного режима у нас в стране проявлялся в разнообразных формах. Противоядием был юмор, анекдот, частушка, эпиграмма. Совсем не случайно дилогия И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» стала любимейшим и популярнейшим произведением. Только один, причем, второстепенный образ Людоедки Элочки, обходившейся тридцатью словами, то есть говорившей на русском «новоязе», стал нарицательным. Несмотря на запрещение, книга ушла в жизнь, в поговорки, в знаковые обозначения, понятные всем.
Произведения гуманистической направленности, об обычных жизненных ситуациях, простых человеческих отношениях объективно становились формой протеста против жестокости и бесчеловечности режима.
Рассказы и повести К. Паустовского, романы В. Каверина, деревенские сказы и бывалыцины Соколова-Микитова, уральские сказы П. Бажова, ранние произведения В. Белова, поэтические образы природы в рассказах М. Пришвина и другие произведения вносили в жизнь живую струю.
Даже признанные писатели пытались найти такую нишу, в которой они могли бы хоть в какой-то мере сохранить верность себе, писать так, чтобы это не было отторгнуто и в то же время давало возможность не изменить себе и своим ценностям. Многие ушли в историческое повествование. М. Горький заканчивает «Жизнь Клима Самгина», А. Толстой пишет «Петр I» и «Приключения Буратино», романы о декабристах пишут О. Форш - «Одетые камнем» и К. Паустовский. В. Катаев и Л. Кассиль обращаются к своему детству, написав соответственно «Белеет парус одинокий» и «Кондуит и Швамбрания».
«Исторические романы и детские книги - для многих стали способом писать вполголоса. Самоограничение этих жанров успокаивает совесть писателя, не договорившего свое отношение к миру», - писала литературовед Лидия Гинзбург.
Некоторые писатели искали и находили такую форму выражения, такие художественные средства, когда, не нарушая обязательные установки, они могли выразить свои взгляды, свое миропонимание. Это требовало большого профессионального мастерства и породило плеяду высокоталантливых писателей. Ю. Трифонов («Дом на набережной», «Обмен», «Старик» и др.) раскрывал такие стороны нашей жизни, о которых не было принято говорить вслух. И вместе с тем делалось это так, что произведения эти не могли быть отвергнуты.
Иногда разоблачение сущности тоталитарного режима обретало аллегорическую форму. Такими были пьесы Е. Шварца «Дракон», «Тень» и др. С большим трудом они пробивались на сцену, в печать. Но и зрители, и читатели понимали их истинный смысл.
Такая литература породила и воспитала умного, вдумчивого, тонкого читателя, умеющего видеть не только текст, но и подтекст. А так как искусство, особенно литература, были единственной трибуной, с которой можно было что-то сказать, то интерес к искусству, к книге стал органической потребностью для всех мыслящих людей. И это главная причина того, что наша страна была самой читающей в мире.
То же происходило и в других областях искусства. Наряду с полотнами на революционную, производственную и другую признанную и поощряемую государством тематику, наряду с монументальными скульптурами, художники писали лирические пейзажи, натюрморты, романтические портреты, обнаженную натуру и др. Писали «для себя», ибо такие произведения, как правило, выставлялись мало и уж совсем не приобретались государством.
Лишенные возможности опубликовать свои произведения, многие талантливые поэты вынуждены были зарабатывать на жизнь переводами (А. Ахматова, Б. Пастернак, Н. Заболоцкий, С. Липкин и др.). В результате возникла небывало высокая культура перевода, и стихи западных поэтов и поэтов союзных республик доходили до читателей в высокохудожественной форме.
Некоторые писатели, в силу своеобразия их дара, не могли писать в требуемом ключе. Их творчество долгие годы оказалось невостребованным, а изданные ранее книги - запрещены. Так, трагично сложилась судьба А. Грина. Длительное время не издавалась художественная фантастика.
Возникли направления так называемого «подпольного искусства» («самиздат»). Проникали в страну произведения советских писателей, изданные за рубежом («тамиздат»). Но это искусство было известно лишь ограниченному кругу людей. Проводились официально неразрешенные выставки. Одна из них, экспонированная на открытом воздухе, была уничтожена бульдозерами («бульдозерная выставка»).
За издание и экспозицию неразрешенных произведений репрессиям подвергались не только авторы, но читатели и посетители выставок.
Однако не все виды Искусства в силу своей специфики могли быть идеологизированы. Музыка меньше всего поддается идеоло-тизации. Творчество Д.Д. Шостаковича, С.С. Прокофьева, А.И. Хачатуряна и многих других советских композиторов - вершина мировой музыкальной культуры середины XX века. Советский балет, исполнительское музыкальное искусство были лучшими в мире. Высокого уровня достигло песенное творчество. Лирические песни того времени поются и сейчас, трогая слушателей теплотой и задушевностью.
'Своеобразной формой протеста стала авторская песня, которую создавали и профессионалы, и самодеятельные авторы. В творчестве таких крупных ее представителей, как Ю. Визбор, Б. Окуджава, В. Высоцкий, А. Галич она достигала высокого общественного звучания. Эти песни не были официально признаны, но их знали и пели буквально все.
Новаторские тенденции сумели утвердиться в кинематографе. С.М. Эйзенштейн, А.П. Довженко, В.И. Пудовкин в 30-е годы были названы в числе двенадцати лучших кинорежиссеров мира.
Культура тоталитарного общества сложна и противоречива. И характеризуя ее необходимо учитывать, что художественная культура - явление многогранное, многослойное и развитие ее определяется не только политическим устройством общества. Хотя пагубное влияние тоталитаризма на культуру очевидно. Выше политики и сильнее власти оказалась определенная часть искусства советского общества. Фашистская Германия не создала имеющую подлинную художественную ценность культуру: откровенно человеконенавистнические идеи, цинизм, призыв к уничтожению и уничтожение целых народов оттолкнули от него творческую интеллигенцию, заставив ее эмигрировать или замолчать. А часть ее. просто была уничтожена. Ремесленные иллюстративные произведения, восхваляющие фашизм, подлинным искусством не стали.