Хорошо ли живется струльдбругам?
Роман замечательного сатирика Джонатана Свифта «Путешествие Лемюэля Гулливера», который у нас в стране печатался обычно в адаптированном виде — как детская сказка, на самом деле написан как политический памфлет. Одно из путешествий герой романа совершает в страну Лаггнегг, где узнает о существовании небольшой группы людей с замечательным качеством — бессмертием. В этой стране их называли «струльдбругами». Узнав о существовании струльдбругов, или бессмертных, Гулливер пришел в неописуемый восторг: «Счастливая нация, где каждый рождающийся ребенок имеет шанс стать бессмертным! Счастливый народ, имеющий столько живых примеров добродетелей предков и столько наставников, способных научить мудрости, добытой опытом всех прежних поколений!» Но самые счастливые — это бессмертные, живущие без страха смерти. Восторженный путешественник решил провести весь остаток жизни в беседах с бессмертными, он мечтал о пользе, с какой он проводил бы время, если бы сам был бессмертным.
Туземцы охладили размечтавшегося Гулливера, посчитав его рассуждения следствием обычного человеческого слабоумия. Долголетие — заветнейшая мечта всех людей, и «всякий стоящий одной ногой в могиле старается как можно прочнее утвердить свою другую ногу на земле. Самые дряхлые старики дорожат каждым лишним днем жизни и смотрят на смерть как на величайшее зло, от которого природа всегда побуждает бежать подальше; только здесь, на острове Лаггнегге, нет этой бешеной жажды жизни, ибо у всех перед глазами пример долголетия — струльдбруги».
Ему рассказали, что струльдбруги до тридцатилетнего возраста ничем не отличаются от остальных обитателей острова, но затем мало-помалу впадают в меланхолию по мере нарастания старости, к восьмидесяти годам они так же стары, как и другие люди этого возраста. (Любопытно, что Свифт указывает возраст, который впоследствии, через две сотни лет, назовут как самую вероятную видовую продолжительность жизни.) При виде похорон, которые являются предметом их зависти, струльдбруги ропщут и жалуются, что для них нет надежды достигнуть тихой пристани, в которой находят покой другие. В их памяти хранится лишь то, что усвоено в юности и в зрелые годы, наиболее несчастны те, кто совершенно теряет память и впадает в детство, их жалеют, тогда как других струльдбругов ненавидят и презирают.
Законы королевства милостивы к бессмертным. Так, если женятся на женщинах, обреченных на бессмертие, то по достижении 80 лет им разрешено развестись, ибо было бы «неразумной жестокостью отягчать бедственную участь безвинно осужденных на вечную жизнь с бременем вечной жены».
В 90 лет у струльдбругов выпадают зубы и волосы, болезни становятся бесконечными, несчастные перестают различать вкус пищи и едят все подряд без удовольствия и аппетита, забывают названия самых обыкновенных вещей, имена друзей и родственников. Они вообще с трудом понимают речь окружающих, потому что язык, усвоенный в детстве, за сто-двести лет их жизни становится совершенно иным, бедняги не способны по этой причине развлечь себя чтением, да и память их настолько слаба, что не удерживает начала фразы, когда они доходят до ее конца.
Так гениальный писатель-сатирик отреагировал на многочисленные попытки прожектеров и мечтателей создать «эликсир жизни», он же «философский камень». Поразительно еще и то, с какой дотошностью и знанием выписал он признаки глубокой старости и даже верно назвал видовую продолжительность жизни — 80 лет. Впрочем, возможно, что эту цифру Свифт позаимствовал из Библии, в которой говорится: «Дней лет наших 70 лет, а при большой крепости — 80 лет». В отличие от средней продолжительности жизни биологическая (видовая) остается стабильной на протяжении многих веков.
И. И. Мечников, увлеченный идей «счастливой старости», встречался со многими долгожителями, описывал свои впечатления и отмечал, что все, с кем ему довелось встретиться, «представляли такое сильное умственное одряхление, что изучение их должно было свестись к наблюдению чисто физических проявлений». Самой интересной ему показалась госпожа Робино, жившая под Парижем. Ко времени их знакомства ей исполнилось 106 лет. «Физическое состояние ее, — пишет исследователь, — указывало на сильную дряхлость. У нее остался всего один зуб. Пройдя несколько шагов, она вынуждена была сесть, чтобы отдохнуть. Черты ее лица соответствовали возрасту, хотя лицо было не особенно сморщено. Кожа рук была так прозрачна, что сквозь нее были заметны скелет, вены и сухожилия... Она видела одним только глазом, обоняние и вкус едва сохранились... и слух был значительно понижен.
Несмотря на свою физическую слабость, госпожа Робино в высшей степени хорошо сохранила свои умственные способности».
Как сообщает исследователь, умственные способности госпожи Робино вскоре резко ослабели, она совершенно потеряла память и речь ее стала бессвязной.
Если бы Михаил Зощенко не был великолепным сатириком, он, наверное, был бы не менее известным философом. Такое суждение возникает при чтении его «Повести о разуме», написанной в поздние годы.
«Нет, я никогда не мечтал жить долго, никогда не хотел жить до ста лет. Я не видел в этом прелести или удовольствия. Но я бы хотел жить так, чтоб не особенно стареть, чтоб не знать жалкой слабости, дряхлости, уныния. Я бы хотел до конца своих дней быть сравнительно молодым. То есть таким, который не потерял бы в битвах с жизнью некоторую свежесть своих чувств. Вот это примирило бы меня со старостью».
Видимо, дело все-таки не в количестве прожитых лет, а в их наполненности, насыщенности действительной жизнью. Бабочка-однодневка проживает за день целую жизнь, с утра — девочка, к ночи — бабушка. Человек с тысячелетним сроком жизни должен был бы лет до 100 считаться ребенком, до 200 — подростком, но в конце концов к 700—800 годам становиться дряхлым стариком.
Одно время свифтовское описание бессмертных стало предметом дискуссии французских медиков и геронтологов о целесообразности долголетия для человека и человечества. Этот спор еще более актуален сегодня, когда появилась возможность медикаментозными средствами значительно продлевать физиологическое существование человека при полной утрате личности. В лишенном сентиментальности немецком языке появилась формула: «жизнь, не стоящая жизни».
В начале века американский врач Ослер, будучи сам уже пожилым человеком, пропагандировал идею безболезненного умерщвления стариков, чтобы они не были в тягость ни себе, ни близким людям (сам Ослер спокойно дожил до глубокой старости). В разных странах стала обсуждаться идея эвтаназии (от греческого «легкая смерть»), которая подразумевает умерщвление тяжело и неизлечимо больного человека (старики легче других попадают под такое определение) из чувства сострадания. Абсолютное большинство стран и конфессий отвергли такой исход жизни как бесчеловечный. Шестая Заповедь закона Божьего запрещает убивать самих себя, то есть она запрещает самоубийство. «Самоубийство противно Аллаху», — говорит Коран. Свод еврейских религиозных законов утверждает святость жизни. Единственная страна в мире, официально признавшая добровольную эвтаназию в 1983 г., — Нидерланды.
В споре об эвтаназии есть и такой деликатный нюанс: кто осуществит умерщвление? Предполагается, что это сделает врач. Но одна из заповедей клятвы Гиппократа категорически запрещает врачу такие деяния. В фашистской Германии, чтобы обосновать такого рода убийство, достаточно было признать человека с различными, пусть и небольшими, психическими отклонениями идиотом — под эту рубрику попадали все старые и немощные люди.
Итак, мы видим, что все или почти все долгожители, «перевалившие» за 100—110 лет, влачили жалкое существование, поэтому проблема заключается не только и не столько в продлении физической жизни, сколько в ее наполнении социальным содержанием, то есть в одновременном продлении физической и социальной жизни. Герой Байрона Манфред в ответ на предложенное Духом долголетие восклицает: «Проклятие! К чему мне долголетье ? И без того дни долги! Прочь».
Остается непонятным: почему ученые всех времен и народов бились и бьются над загадкой долгожителей, а не над разгадкой короткожителей?