Общая характеристика культуры Поздней империи в Риме

Весь строй Позднеримской империи поражает самыми странными контрастами — умираю­щая античность сплетается с зарождающимся западноевропейским миром. Вычурность, утончен­ность, многокрасочность, грандиозность и чувствен­ность языческого Рима сочетаются со средневековой примитивностью, стилизацией, монотонностью и аске­тизмом христианства и монашества. На всем духовном творчестве поздней античности лежит печать застоя, подражания, надуманности, догматизма и церковности, свидетельствующая об упадке творческих сил антично­го мира. Упадочным было все, что являлось продуктом творчества греко-эллинского (языческого) мира и вырос­ло на его социально-экономической основе. Напротив, то, что произрастало из феодальных корней, несло в себе семена прогресса и составляло вклад в феодаль­ную культуру. При этом, говоря о культуре Позднем! империи, нельзя упускать из виду, что Поздняя импе­рия продолжалась более 200 лет и что за этот огром­ный промежуток времени имелись свои подъемы и па­дения. Особенно резко культурное падение ощуща­лось непосредственно в период кризиса III в. и в бли­жайшие за ним десятилетия. С середины же IV в. в свя­зи с общим подъемом наблюдается также оживление и во всех сферах культурного творчества, продол­жающееся до IV в. С конца IV в., со времени так назы­ваемого великого переселения народов, античный мир вступает в полосу культурного декаданса, продолжа­ющегося до самого падения Римской империи. Ни в одной отрасли культуры упадочность не ощущалась с такой силой и очевидностью, как в области филосо­фии. Через все философские произведения III—V вв. красной нитью проходят религиозно-мистические на­строения, неверие в собственные силы, отказ от зем­ной жизни и предпочтение небесного земному. Вера в творческие силы человеческого разума заменялась верой в судьбу, или фатум, управляющий миром по непонятным для людских умов законам.

«Я бы этого не сделал, если бы того не хотел бог» (si deus hoc noluit, non facerem). «Что же можно сде­лать против судьбы?» — растерянно спрашивает хри­стианский писатель IV в. Григорий Нисский.

Мистики доходили до полного отрицания мира. «О если бы я имел крылья голубя или ласточки, что­бы парить над человеческой жизнью!» «Мир, — про­поведует тот же самый Григорий, — ранит мою душу; сердце же мудрого всегда полно печали, ибо печать и болезни — сладчайшее из всех возможных наслаж­дений». «От мирских страстей и страданий дает от­дых только природа».

То, что в предшествующий период только что на­мечалось, в последние века Рима получило широкое распространение. Философия погрузилась в глубо­кий скептицизм, выродилась в мистику и, наконец, эволюционировала в теологию. Развилась вера в за­гробную жизнь, демонов, мертвецов (мощи), гадания, откровения, знахарства и пр. В центре «наук» стоя­ли теология и астрономия. Суеверие было особен­ностью не только низших классов, но захватило так­же и высшие слои римской интеллигенции1.

В позднеримском законодательстве имеется боль­шое количество статей, налагающих тяжелые кары за распространение суеверий, ворожбу, чернокнижие, гадания по внутренностям жертвенных животных, по лету и голосу птиц, движению звезд и. т. д. «Многие, — говорится, в статье Юстинианова кодекса, — поль­зуясь магическими средствами, дерзают приводить в смущение элементы природы и подвергать опасности жизнь невинных людей и угрожать, что заклинанием духов каждый может уничтожить своих врагов. По­добного рода людей, как чуждых человеческой приро­де, следует отдавать на растерзание зверям»2.